– Пожалуйста, проходите, вам сюда. – капельдинер, фигурой напоминавший уже зачахшего Кощея, вёл нас по длинному полукруглому коридору. – Вход в ложу с этой стороны.

Мои многоуважаемые читатели наверняка знают (а если не знают, то вот вам лайфхак), что самые лучшие места в опере – это амфитеатр. Объясняю. Вот ударил виолончелист смычком. И что же? А то, что звук пролетает над партером и, минуя балкон и ложи, приземляется в амфитеатре. Там он частично поглощается, а частично отражается, и вот это жалкое эхо, оно-то и достаётся зрителям в партере и на балконе. Я делился этим соображением с Наташей, но она была непреклонна:

– Я не собираюсь сидеть на последних рядах как бомжиха!

Так и получилось, что мы купили билеты в ложу. Ну разумеется. Выбор был обусловлен исключительно тем, что места там самые дорогие.

– Вот мы и пришли. Молодой человек, – обратился ко мне капельдинер, – присаживайтесь.

– Благодарю.

– Нет уж! – поля Наташиного халата взметнулись, как сюрикэн. – Здесь буду сидеть я.

– Но места занимаются в соответствии с купленными билетами, – злобно прогавкал служитель оперы и, схватив меня за плечо, стал проталкивать между подлокотников.

– Отсюда, – Наташа толкнула меня в бок, да так, что я чуть не вылетел за ограждение, – будет лучше видно ту сцену с лебедем.

– С быком, любимая.

– Я это и имела в виду, – Наташа плюхнулась в кресло.

Сначала лицо капельдинера исказила гримаса отвращения, а затем разочарования, и он испарился. Мы с Иваном просто заняли два оставшихся места.

– Всё это так романтично! – Наташа продолжала упиваться атмосферой. – Любовь, роковая женщина, игрушка для колки орехов!

– Игрушка для колки орехов? – недоумевал Иван. – Какая игрушка?

Свет в зале стал гаснуть.

– Всё-всё, начинается, тс-с-с, – подсказывала нам Наташа.

Под гром аплодисментов вышел пожилой мужчина с глазами пьющего крепостного. Того гляди упадёт в оркестровую яму.

– Ванюш, кто этот крендель во фраке?

– Дирижёр, милая.

Крендель извлек из-за пазухи палочку, сделал ей несколько неуловимых движений… и началось…

Трам-пара-пара-пара-пам! Пара-пара-пара-пам! Пара-пара-пара-па-а-ам!

После сыгранной дикой скороговоркой увертюры вступил хор солдат:

В карауле

жизнью улиц

мы живём по часам.

Толпы народа, шум и гам!

Толпы народа, шум и гам!1

– Погодите, я что-то ничего не поняла, – губы Наташи неестественным образом скривились. – Почему на них испанская военная форма? Ванюш, ты же говорил, что этот Штрудель француз.

– Бизе, дорогая.

– Спасибо, я не голодна. Так вот, если он француз, почему они притворяются испанцами?

По сцене действительно носились мужчины в костюмах солдат, притворяющихся испанцами, и женщины в костюмах цыганок, притворяющихся испанками.

– Я рассчитывала, – Наташа яростно замахала веером, – что местом действия будет как минимум Париж или… эта, как её там… мы были там в прошлом году…

– Ницца, любимая?

– Говорю же, я не голодна!

С минуты на минуту, если верить сюжету, должна была появиться сама Кармен – знойная женщина-вамп, эдакая фам фаталь и вообще мечта любого мужчины. Зал напрягся, дирижёр нервно выкрутил руку, со сцены хором запела массовка:

Кармен, мы покорные слуги твои!

Кармен, мы тебе клянемся в любви!

И тут на передний план выкатился персонаж полотен Кустодиева: пышная, румяная блондинка в платье цвета запёкшейся крови. Наверное, тоже из массовки. Так-так, а где же сама Кармен?

Что судьбою дано,

того не избежать!

– почему-то пропела толстушка, и откуда-то сверху на неё посыпались лепестки роз.

Мои глаза, кажется, оказались на лбу, Иван поёжился. Мы оба с опаской посмотрели на Наташу: