– Вероятно, меня будет занимать работа, – ответил он, поднося спичку к кончику ее сигареты, пока она не успела взять зажигалку.

Она коротко хохотнула, задула пламя и схватила его за руку – спичка так и осталась у него между пальцев.

– Дайте-ка посмотреть на руку, – сказала она, затягиваясь; Даер улыбнулся и чопорно протянул ей ладонь для осмотра. – Расслабьте, – сказала она, поднося его руку поближе к лицу. – Работа! – фыркнула она. – Я тут не вижу ни намека на нее, дорогой мой мистер Даер.

Он разозлился:

– Ну, значит, она лжет. Я всегда только и работал.

– А, стояли в банке, быть может, но это так легко, что даже не показывается. – Она присмотрелась, разглаживая пальцами мякоть ладони. – Нет. Никаких признаков работы не вижу. Вообще никаких признаков чего-то, если совсем честно. Никогда не видела такой пустой руки. Ужас просто. – Она подняла на него взгляд.

Он рассмеялся:

– Озадачены, а?

– Отнюдь. Я довольно долго прожила в Америке, видела достаточно американских рук. Могу сказать только, что у вас хуже прочих.

Он напустил на себя сильное негодование, резко забрал у нее руку.

– Что значит – хуже прочих? – воскликнул он.

Она посмотрела на него с бесконечным участием.

– Я имела в виду, – сказала она, – что у вас пустая жизнь. Никакого узора. И в вас нет ничего такого, что давало бы какую-то цель. Большинство людей не могут не следовать какому-то замыслу. Они это делают машинально, потому что их натура такова. Это их и спасает, одергивает. Они с этим ничего не могут поделать. А вам спастись не грозит.

– Уникальный образчик. Так?

– В некотором роде. – Миг она вопросительно вглядывалась ему в лицо. – Как странно, – пробормотала наконец она.

Эта пустота в нем была ей по душе. Совсем как будто он голый – не вполне беззащитный, просто неодетый, готовый реагировать, и вот это она сочла привлекательным; такими и должны быть мужчины. Но ее поразило: странно, что она так думает.

– Как странно что? – поинтересовался он. – Что я должен быть уникален?

Он видел – она верит во все, что говорит, а поскольку уделяемое ему внимание льстило, он готов был с ней спорить, если нужно, только чтобы его продлить.

– Да.

– Мне никогда не удавалось поверить во всю эту астрологию и хиромантию, – сказал он. – Не выдерживает критики.

Она не ответила, поэтому он продолжал:

– Давайте ненадолго отвлечемся от рук и приступим к личностям. – Бренди его согревал; он уже отнюдь не чувствовал себя больным. – Вы то есть считаете, что жизнь каждого отдельного человека отличается от прочих и следует своему узору, как вы его называете?

– Да, конечно.

– Но это же невозможно! – воскликнул он. – Очевидно же. Только посмотрите вокруг. Никогда не существовало такого массового производства, которое бы сравнилось с тем, что производит людей, – все одной модели, год за годом, век за веком, все похожи, вечно один и тот же человек. – Он несколько воодушевился, слыша собственный голос. – Можно сказать, что на свете вообще живет только один человек и мы все – он.

Мгновенье она помолчала, затем сказала:

– Чепуха. – От того, что́ он говорил, она неясно разозлилась. Подумала, не оттого ли, что она вообще противится тому, что он выражает свои мысли, но ей все же казалось, что нет. – Послушайте, лапушка моя, – примирительно сказала она. – А чего вы хотите в жизни?

– Трудный вопрос, – медленно ответил он. Из-за нее все паруса у него обвисли. – Наверное, чувствовать, что я от жизни что-то получаю.

Она произнесла нетерпеливо:

– Это ничего не значит.

– Хочу себя чувствовать живым, видимо. Вот и все, наверное.

– Боже всемогущий. Налейте-ка мне еще бренди.