– А почему я напился до рвоты?
– Я думаю, потому что ты дурак и пить не умеешь, – Ира поцеловала меня в щеку. – А Ира наверняка решила, что ты свои страдания в вине топишь. Дескать, так тебе невыносимо больно смотреть на нее и понимать, что досталось тебе не такое сокровище, а какая-то друга девка, то есть, опять же, я. Может быть, я ошибаюсь, но своим появлением на празднике и нажиранием до потери пульса ты сделал ей лучший подарок на день рождения, о каком она могла мечтать.
– Странно все это, – пробормотал я. – И еще странно, что Вика не пришла сегодня за день моего рождения выпить.
– Вика? – переспросила Ира. – Кто это?
– Я тебе не рассказывал?
– Нет. Так кто же это?
– Так, никто, – ответил я. – Когда-то у меня была знакомая девочка по имени Вика, но она давно умерла.
– И ты считаешь странным, что она не явилась с того света, чтобы выпить пива по случаю дня твоего рождения? – Ира хмыкнула. – Похоже, Степа, ты опять перебрал. Когда же ты пить научишься?
– Я буду пить. Много-много, каждый день. Пройдет год, а может быть несколько лет или десятилетий, и я научусь, обязательно научусь.
– Дурак, – Ира рассмеялась и поцеловала меня. На этот раз в губы.
21
– Заждалась тебя, голубчик, – я вздрогнул и чуть не выронил ключи. В полутьме лестничной площадки на ступеньках сидела Вика.
– Неужели ты думал, что я оставлю тебя без подарка? – Вика подошла ко мне, и снова моя голова закружилась от ее поцелуя.
– Это лучший подарок на день рождения, о каком я мог мечтать, – сказал я, когда поцелуй закончился.
– Это был поцелуй, а не подарок, голубчик, – Вика протянула мне пакет, перетянутый ленточкой. – Вот это подарок.
Я развязал ленточку и открыл пакет. Из пакета на меня блестящими стеклянными глазами смотрело странное существо, морда которого была испещрена пятнами всех цветов радуги.
– Это лошадь, – пояснила Вика. – Я сама ее связала.
– Догнала и связала по ногам и… ногам?
– Спицами связала, – ответила Вика. – Тебе нравится?
Я достал вязаную лошадь из пакета и покрутил ее в руках, – очень нравится. Но почему лошадь?
– Потому что «Боинг 747» показался мне слишком банальным и предсказуемым, а вязать скелеты динозавров я пока что не научилась. А что, с этой лошадью что-то не так?
– Нет, с ней все так. Это с другими лошадьми, наверное, все не так, раз они не покрыты разноцветными пятнами.
– Просто другие лошади не укуренные, а эта укуренная, – сказала Вика. – Видишь, какими добрыми глазами она на тебя смотрит? Это потому что ты ей нравишься, и потому что ей с тобой хорошо.
– И еще, потому что она укуренная?
– Да, еще и по этому, – согласилась Вика. Она взяла меня за руку и подвела к окну. – Ты что-нибудь там видишь?
– Окно, – ответил я. – И темноту за ним.
– Вот и хорошо, – сказала Вика, садясь на подоконник. – Значит, у тебя будет выбор, на что смотреть, пока мы будем заниматься этим – на окно и темноту или на меня.
– Этим? – вместо ответа Вика обхватила мои бедра своими ногами. С пряжкой моего ремня и молнией джинсов она справилась мгновенно.
Не знаю, куда я смотрел, пока мы занимались этим, но я точно не видел ни окна, ни тьмы, ни Вики. Передо мной стояла образ счастливой укуренной вязаной лошади, и мне казалось, что мы с ней переживаем одни и те же чувства. Словно это меня Вика из бездушных клубков шерсти равномерными движениями, стежок за стежком, превращает в цельное существо. Нелепо-радужное и совершенно счастливое.
– Сегодня мне показалось, что я тебя придумал, – сказал я, когда мы закончили.
– Так оно и есть.
– Нет, я в том смысле, что ты существуешь только в моем воображении.