И в этом нет ничего удивительного. Не говоря уже о том, что ему мало противостояния по отношению к общему мнению, он еще и ведет разгульную жизнь. Бесконечные романы и бесконечные ернические стихи – все это известно, и все это тоже Пушкин, и не надо это замалчивать. В частности, он пишет знаменитую поэму «Гавриилиада», которая, конечно же, далеко не только за пределами приличий, но и нецензурна. Он стесняется потом этой поэмы, в конце 20-х годов он пытается собрать все разошедшиеся рукописные экземпляры и сжечь их. Когда один из приятелей хвалит «Гавриилиаду», Пушкин одергивает его и говорит: я стыжусь этой вещи, а ты думаешь, что ты, мой друг, меня хвалишь. Наоборот, если бы ты ругал «Гавриилиаду», я бы понимал тебя лучше и больше. Но это был уже другой этап его жизни.

Тем не менее, если отвлечься от наполнения поэмы конкретными мыслями и картинами, то это замечательные стихи (в чисто стихотворческом плане), там много любопытного. В частности, в первых же ее строках приводится один образ: архангел исчезает из взора героини и автора, подобно тени в волшебном фонаре. Это очень важная вещь из пушкинского предметного мира. Оказывается, в мире Пушкина – и в детстве, и потом – очень большую роль играл волшебный фонарь. Эти туманные живописные картины, которые проецировались на экран, – далекий прообраз кинематографа и слайдов. Пушкин обретает зримый образ всего мира, потому что сегодня волшебный фонарь показывает виды Парижа, завтра – виноградники Италии, послезавтра – норвежские фьорды, выход монарха из церкви и так далее. Любимое зрелище поэта и его современников, где, может быть, впервые люди сталкиваются с какой-то более или менее виртуальной реальностью, – это тени волшебного фонаря.

Пушкин очень быстро шагает вперед в своем понимании мира, в становлении системы ценностей. В частности, он совершенно заворожен Байроном, произведения которого всегда у него под рукой. Он учит не только английский язык, но и молдавский, что тоже очень характерно, потому что Пушкину нужна свобода общения с местными жителями. Так что складывается разносторонняя картина его жизни.

С другой стороны, нетрудно понять, что когда путешествие приводит Онегина на юг, то он ведет там тот образ жизни, какой вел и сам Пушкин. Их миры в наибольшей степени пересекаются в Одессе, но и южный период в целом оказал влияние на содержание «Онегина», как, впрочем, и на другие произведения, написанные в ссылке.

Вот простой пример: в Кишиневе Пушкин пишет довольно свободное восьмистишие, посвященное М. Е. Эйхфельдт. Эта дама – одна из его кишиневских пассий:

Дама отвергает его ухаживание, и он, кажется, готов жениться на ее сестре, чтобы быть ей родней, чтоб быть ей ближе. А ведь это история Дантеса, которая возникает в сознании Пушкина еще за десятилетия до приезда француза. Быть может, когда он выдвигает свои претензии Дантесу, он вспоминает и эту историю. В пушкинском мире все связано: все не обрывается на каком-то событии, а продолжается – и в творчестве, и в биографии.

1. Анненков П. В. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху. 1799–1826. – СПб., 1874.

2. Гиллельсон М. И. От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей. – Л.: Наука, 1977.

3. Двойченко-Маркова Е. М. Пушкин в Молдавии и Валахии. – М.: Наука, 1979.