В Екатеринославе поэт становится свидетелем странного эпизода, когда через Днепр переплывают два скованных цепью невольника, бежавшие из тюрьмы. Может быть, здесь мерцают будущие «Братья разбойники», неоконченная поэма. Здесь же, в Екатеринославе, он купается в Днепре, заболевает лихорадкой и находится в совершенно жалком положении в домике на окраине города, где его застают Раевские.

Генерал Раевский с дочерьми приезжает на юг и вызволяет Пушкина из этого ужаса – тот почти умирает. Они приводят к нему доктора Рудыковского, вылечивают – и поэт может продолжать путь. Это очень заметный эпизод в жизни Александра Сергеевича, хотя мы не знаем, каким еще образом он отразился в его биографии. Но совершенно ясно, что он крайне заинтересован дочерьми Раевского, ему очень приятно быть в семье героя 1812 года. И понятно, что когда они приезжают на Кавказ, Пушкин чувствует страшно важное для себя освобождение от петербургской скованности, уход от этикета. Он, по существу, действительно первый раз в жизни становится вольным поэтом.

Ничто не проходит мимо его творчества, всё приходит в свое упорядоченное поэтическое соображение. В частности, Пушкин замечает на подъезде к Кавказским горам, где-то в районе Ставрополя, на горизонте странные неподвижные тучи, которые при приближении оказываются снежными горами Кавказа. То, что он принимает снежные горы за облака, – чрезвычайно важно для его дальнейшего творчества.

Вот, скажем, в «Кавказском пленнике» он прямо пишет:

Кавказский пленник наблюдает за цепью облаков, но это не облака, они лишь кажутся ему облаками. На самом деле, у этих стихов и у писем Пушкина брату в Петербург есть еще одна странная особенность: дело в том, что поэт приезжает на Кавказ как в некое искушающее пространство. Пространство, которое должно повернуть его жизнь полностью. И здесь эти горы, они же облака, напоминают Пушкину известный библейский сюжет: когда Моисей водит свой народ по пустыне, путь ему указывает облачный столп, вслед за которым пророк и ведет людей. И вот, по-видимому, поэт замечает облака именно в этом же самом контексте – как вступление в некое судьбоносное пространство, Кавказ.

Мы потом с этим еще столкнемся. Второй раз он будет видеть эти облака в 1829 году, когда совершит путешествие в Арзрум. И что самое интересное – эти же облака, определяющие судьбу, возникают даже в «Капитанской дочке». Хрестоматийная сцена бурана с чего начинается? С того, что герой Пушкина, Гринев, видит на горизонте маленький холмик. Оказывается, что это не холмик, возница говорит ему: «Это облако, и будет буран». Это судьбоносный буран, который полностью преобразит жизненный путь героя. Мы видим здесь совершенно не противоречивую картину пушкинского приобщения к библейским страницам, которые становятся прототипом жизненного пути и автора, и героя.

Пушкин получает большое впечатление от Кавказа, от Минеральных Вод, которые он посетил. Потом вместе с Раевскими он возвращается назад, к Черному морю, пересекает Керченский пролив. Крым – это тоже судьбоносное пространство для поэта, здесь опять вступают в свои права библейские впечатления. По книгам Библии, Кавказ есть как бы вариант библейского рая. Во всяком случае, по книге Бытия, реки, текущие с Кавказа, и есть райские реки. Пушкин много раз упоминает Кавказ как райское место, а вот Крым фигурирует у него как раз в обратном качестве. Крымские пещеры для него – это вход в ад, некий прообраз ада.