в Россию от возникшей по какой-то причине немилости своего сюзерена и, возможно, от казни. Но это было давно – поди проверь. Александр Ярославич – это XIII век; то есть Пушкин мимоходом, не акцентируя внимания, позиционирует себя как представителя древнейшего столбового дворянства.

ГС:

Самое главное, он себя таковым и ощущал. Пушкин не одинок в таком самовосприятии. Идея семьи, рода играла важную роль в так называемой допожарной Москве. Ходили поговорки: «Кто своего рода не уважает, тот себя самого унижает», «Кто родных своих стыдится, тот чрез это сам срамится».

МВ:

Я помню, меня поразило, когда я еще школьником первый раз читал «Войну и мир», то место, когда Андрей Болконский уезжает в армию. Старый князь с ним прощается и понимает, что, возможно, им больше не придется свидеться (как и оказалось). Он отдает хозяйственные распоряжения. В том числе показывает Андрею толстый запечатанный конверт и велит: «А вот это отдай государю». Меня поразило – частный человек, старик отдает семейные распоряжения и наряду с ними – «А вот это государю». То есть он чувствует себя частью большого мира, частью империи; для него здесь нет противоречия.

ГС:

Применительно к нынешнему времени – не просто чувствует себя частью этого, но и чувствует себя на равных с государем. То есть царь не то чтобы отец, но он лучший среди равных.

МВ:

И старый князь Болконский убежден, что государю нужны, важны его советы, что без него государь не обойдется. Это сейчас звучит иронично, но для князя Болконского это было истинно так.

ГС:

Хорошо бы дожить до времен, когда это будет звучать не иронично.

МВ:

Да. И Пушкин тоже чувствовал себя частью этого контекста. Мятлевы, Мусины, Пушкины – все они вышли из одной среды.

Арап Петра Великого

ГС:

А вот что Пушкин пишет про своего легендарного прадеда: «Родословная матери моей еще любопытнее. Дед ее был негр, сын владетельного князька. Русский посланник в Константинополе как-то достал его из сераля, где содержался он аманатом, и отослал его Петру Первому…» (Там же. С. 57) Аманат – это заложник. И этот дед (прадед Александра Сергеевича) станет частью семейного мифа. Итак, Ибрагим Петрович Ганнибал. На самом деле Петр I хотел его при крещении наречь Петром, но он сохранил свое имя. Ибрагим – это семитское имя, иначе говоря, Авраам. А Петрович – это в честь крестного отца. Пушкин много расспрашивал о Ганнибале своего двоюродного деда Петра Абрамовича Ганнибала – рядом с Михайловским есть его имение Петровское. И когда уже при Николае I Пушкин становится придворным историографом, он ищет любые документы, связанные с упоминаниями предка. Мы встречаем Ганнибала во многих произведениях: и в «Евгении Онегине» (в примечаниях Пушкина к первому изданию), и в незаконченном романе «Арап Петра Великого», и в «Моей родословной», и в «Опровержении на критики».

МВ:

Да, плюс к этому намеки на «мой арапский профиль». И здесь нужно заметить, что вопрос об этнической принадлежности Ибрагима Ганнибала долгое время был совершенно никому не интересен, но сейчас в связи с афроамериканской темой, с Black Lives Matter, приобрел остроту. Кем, собственно, был Ибрагим Ганнибал? Сам Александр Сергеевич, видимо, полагал, что он был негром, как бы мы сейчас сказали, из Экваториальной Африки. Но по этому поводу есть очень большие сомнения. Имя Ибрагим явно говорит о том, что он был мусульманином, и в том, что он был черным, есть большие сомнения.

ГС:

Да, имя арабское, из Святого Корана. В современной черной Африке ислам тоже очень распространен. Но во времена Пушкина это было не так.