А в машине Вовке уже и «мартышка» не нужна. Падай, хрень. Ожил телефон. Ё… проснулись, верхогляды! В трубке оранье: – Включить «Берёзку»! Нас тащит с якорем! Нужен ход! – Будет! Мать вашу!

Теперь кричит не Вовка, а кормщик. Мастер в трусах на мосту зависим и способен простить всё, только бы ожил «Бурмейстер». Да как за минуту, не более, заглушить отверстие в крышке цилиндра? Не будить же убитого дневными трудами токаря, пока втолкуешь…

Ткнул кнопку насоса прокачки форсунок. Словно на здоровых, взлетел по трапу в токарку. Шестигранник в патрон. Подвел резец. Лёрку, что нарезает резьбу, показалось, подали в руки. Горячее изделие жгло ладони до верхних плит. Нужный гаечный ключ сунулся тем же чудом.

Из дверей почти зараз вывалились второй и электромеханик. Владимир, тыча пальцем в каждого, выдохнул: «Пусковой. В параллель». На смех в одинаковых майках, те тимуровцами бросились исполнять. Предводитель чуть задержался на прокачке, условно фукнул в вестовую трубу.

Главный, как положено, откашлялся на воздухе и замер в готовности спасти нашу честь. В тот же момент взвыли динамки. Значит, пошёл выбираться виноватый символ надежды. Всё, что могло произойти, не состоялось. С окопной хромотой прежний Вовка направился к компрессору…

Наутро курилка разбирала обстоятельства ночи. Перечислили, ничего не упустив: внезапный дурной ветер, перепаханное якорями дно, парусность в балласте, машина без постоянной готовности из-за мизера топлива и… дырка. Всё против Котлова – и неслабо!

Вердикт по совести: Владимир – спаситель. Когда к обеду разбудила дневальная, никто не позвал его наверх, не налил рюмки, не сказал пары добрых слов. Мы понимали: к подборке «так поступают советские люди» случай не подходил. Хуже того, способен грубо сгубить карьеру. Напрасно будет ползти к ней вновь на коленках.

Трюма всё же сдали тому флейтисту. Выписали у шипчандера по два блока жевачки, чтоб с небрежной щедростью угощать не столь проверенных.

Засыпались свинством и подались ближе к Родине – в Грецию, порт Волос.

Решил я ещё на переходе восстановить справедливость – почествовать героя. Терпением запасся. Только то и было трудным. А так у нынешних греков, как у древних, с этим проблем нет. Одолев океанские хляби, прибыли в места былого веселья Бахуса. Задрахмил всех нас 3-й помощник. Помполит Ковалёв составил тройки.

По воле его под надзор начальника радиостанции попал. С трапа не сходя, без обиняков, выложил непреклонное желание. «Марконя-Попов» отнёсся понимающе и, не упустив своё, контрамарочку на банкет забил.

В одной винной лавчонке нацедили нам из бочки пять литров дешёвого коньяка. Мечта сбылась. Всю тройку проняло предвкушение радости.

Вечером созвал в каюту господ мотористов. Владимиру отвели лучшее место на диванчике под распахнутым иллюминатором. Каждый почёл за честь сказать ему что-то и под это выпить. Сначала тостуемый конфузился, потом освоился. Шутками заслонял себя от речистых. Глаза его лишь выдавали, что оболтусным нашим признанием доволен.

Окосевший начальник стращал вызревающим жутким техническим прогрессом. – Коварный Запад его злоумышляет. Ей-ей! Многих из судовой роли повычеркивают. – И что же, питерский, будет? – Одно безвахтенное обслуживание. И нас, радистов, к бабе Фене.

«Так ведь все перетонут» – никто не возразил. Само собой подразумевалось.

Ближнему кругу Вовки Котлова нипочём всякие происки врагов. – Наливай! Хорошо посидели – душевно. Как расходились? Провал. Память сработала на другое.

Стою на палубе под роскошным звёздным небом. Сомнамбулой прислонился к фальшборту у третьего трюма. Чувствую, дозу принял не свою. И ещё чувствую, кто-то идёт надо мною. Охренеть, упился!