Наш реактор как выдающееся достижение демонстрировали на ЭКСПО-67 в Монреале, где он получил золотую медаль. Специалисты говорили, что это был первый подобный реактор в мире. Глядя на нынешнее состояние отечественного химпрома, трудно поверить, что когда-то мы предлагали и воплощали самые передовые химические технологии в мире. Ещё более удивительно, что тогда мы воспринимали это как само собой разумеющееся. Наша страна первой отправила человека в космос, первой запустила атомную электростанцию, что уж говорить о химическом реакторе, пусть и радиационном, – обычное дело! Теперь каждый раз, бывая на ВДНХ, куда переехал наш монреальский павильон, я вспоминаю мой радиационный реактор.

Это чудо, увы, не сохранилось. В конце семидесятых трусливые люди решили убрать его от греха подальше. А теперь я вижу, как в научной литературе тема радиационно управляемых химических реакций применительно к промышленности набирает обороты. Интересно, знают ли нынешние разработчики и исследователи, что 50 лет назад такой реактор успешно работал и был гордостью советского химпрома?

Кстати, этот реактор стал ещё одной ступенькой в моей карьере: мою работу оценил новый директор завода и забрал меня к себе начальником технического отдела и исполняющим обязанности главного инженера.

В 1965 году на завод пришёл новый директор, Владимир Михайлович Зимин. Он был старше меня на семнадцать лет и к тому времени уже успешно поработал директором химико-технологического техникума и директором филиала Государственного научно-исследовательского института органической химии и технологии (ГосНИИОХТа) в Волгограде. В министерстве ценили его как организатора и потому бросили на сложнейший участок – директором нашего завода, который работал явно неудовлетворительно и оброс множеством проблем. Владимир Михайлович формировал команду единомышленников, чтобы заняться серьёзной реорганизацией завода, и предложил мне должность начальника технического отдела. У себя в кабинете он устроил мне небольшой технологический экзамен, сказал, что удовлетворён ответами, и попросил изучить ситуацию и подготовить предложения по реорганизации технических служб.

Через месяц основательного знакомства с заводом все его тяжёлые проблемы стали мне очевидны. С одной из них, если не главной, я уже сталкивался. Это – пьянство. Спирт на заводе лился рекой и стал денежной единицей для расчётов внутри и вне завода. Пили практически все, везде и всегда. Какая уж тут дисциплина и техника безопасности! Смертность на заводе от несчастных случаев в среднем составляла 15–17 человек в год, то есть каждый месяц кто-то погибал. Дисциплина технологическая тоже оставляла желать много лучшего: завод был одним из главных загрязнителей воздуха, воды и почвы Волгограда.

Это было тяжёлое наследие войны. Тогда завод выпускал очень много опасной продукции для фронта – хлор, хлорную известь, иприт, коктейли Молотова, сигнальные осветительные бомбы… Одних коктейлей Молотова сделали 22 миллиона бутылок. Готовили их на совесть, чтобы горело так горело. В качестве самовоспламеняющегося компонента в бутылки с горючей жидкостью вставляли ампулы с белым фосфором. Когда бутылка и ампула внутри разбивались, начинка ампулы самовоспламенялась и поджигала горючую смесь, керосин например. Если фосфор не очень подходил для зажигания, то рабочие на заводе просто сливали его себе под ноги, хотя знали, что белый фосфор – сильнейший яд. Когда я уже работал главным инженером, мы извлекли из земли на территории завода более тысячи тонн фосфора.