[17]. Княжна Мари, хотя и не блистала безупречной красотой, какой славилась Пушкина, зато была молода (на шесть лет младше Натальи Николаевны), знатна, богата, перспективна и умна. А ещё отличалась непомерным тщеславием, по причине чего не собиралась замуж абы за кого.

И всё же Дантесу удалось Мари пленить. Сначала он захаживал в семью как товарищ её брата, поручика Кавалергардского полка князя Александра Барятинского, потом – уже ради самой девицы. На балах красавец выделывал такие «па» и так мило шутил, что не заметить его было просто невозможно. И княжна увлеклась. Её дневниковые записи первой половины 1836 года буквально испещрены именем Дантеса. Они же (записи) подтверждают, что француз был вхож в дом Барятинских и даже пользовался неким покровительством самой княгини. Известно, что с 23 по 30 марта 1836 года Дантес четырежды побывал у Барятинских! К слову, грозная княгиня незадолго до этого дала от ворот поворот другому кавалергарду – князю Трубецкому: лишь за то, что его матушка, видите ли, была сомнительного происхождения… Зато «тёмная лошадка» в лице приёмного сына голландского посланника не смущала вовсе. (Откуда привередливой княгине было знать о скрытых от людских глаз пороках француза?)

Из записей Мари Барятинской, 24 июня 1836 года: «Танцевали. Я веселилась. Вальс с Дантесом, но не мазурка…» [27]

Мазурку с Дантесом Мари станцует месяцем позже – на балу в Ропше. Тогда же князь Трубецкой пригласит Барятинскую на первую кадриль…

3 августа 1836 года: «[Дантес] немного за мной ухаживал и сказал мне, что я была очень мила… Дантес с Геккерном меня очень смешили» [28].

Записи Мари подтверждают, что с какого-то времени к Барятинским зачастил сам посланник, поощрявший ухаживания приёмного сына.

Перелом в отношениях произошёл в последний июльский день 1836 года. Именно тогда на балу в Красном Селе впервые после многомесячного перерыва появилась… Да, вы угадали: Натали Пушкина. И запись в дневнике Барятинской весьма лаконична: «Я не очень веселилась на балу…» [29]

После того как в начале августа Кавалергардский полк расположился в Новой Деревне, летние балы стали давать на Островах, куда вслед за императрицей съезжалась вся столичная знать. Интересно, что именно с этого периода резко меняется интонация дневниковых записей Мари Барятинской. Написанные в порыве гнева, целые предложения оказались тщательно зачёркнуты; под густым слоем чернил сокрыта тайна девичьих страданий. Характерна запись от 17 августа, где княжна Мари, описывая бал в Павлине, после фразы «вначале я веселилась…» зачеркнула несколько строк; чуть ниже она зачеркивала уже целыми страницами… Несмотря на то что все нашли её «очень красивой», бал явно не задался.

Что-то случилось, какое-то коренное изменение в отношениях с французом. Нетрудно догадаться, кто явился причиной разрыва…

Тем не менее Дантес делает вид, что ничего не произошло, и продолжает наносить Барятинским визиты. Когда он вдруг замечает холодность со стороны Мари и всего семейства, в бой вступает тяжёлая артиллерия в лице Геккерена-старшего. В сентябре «старик»[18]лично навещает Барятинских, уверяя их в искренности чувств сына. Покачнувшееся было шаткое равновесие доверия было восстановлено. Правда, ненадолго: вскоре вновь заговорили об ухаживаниях Геккерена-младшего за Натали Пушкиной.

Так получилось, что ни Барятинская, ни Пушкина даже не догадывались, что каждой из них отведена роль некой актрисы из «запасной сцены». Какая из этих сцен была настоящей, не знал, пожалуй, и сам Дантес. Француз явно заигрался, компрометируя обеих женщин. Он хотел встречаться с одной, а жениться на другой – той, которая бы укрепила его положение в обществе.