– Продай куртку мне, – брякнула вдруг Лена.

Опять… Стоит ей увидеть на мне что-то, что мне идет, сразу – продай.

Мы расположились в узкой, похожей на вагон, спальне, где со стен были содраны обои – в квартире велись малярные работы. Мимо кровати к окну здесь надо было протискиваться боком, танцевальным шагом, влево-влево. Обратно вправо-вправо.

Сколько себя помню, каждое лето тётя затевает в квартире ремонт. В советское время рулон обоев стоил копейки, и она обои постоянно меняла. Клеила сама.

– Хочу закончить ко дню рождения Лены, – пояснила тетушка, показывая на царивший в квартире беспорядок.

Лена ушла в детский сад за дочкой, а тетя достала из холодильника бутылку рижского шампанского (интересно, где это в Латвии растет виноград?). На широкой кровати лежала доска, полка, вынутая из шкафа, на ней стояли две тарелки с румяными пирожками и фужеры.

– Ой, – вспомнила я. – У меня есть кое-что для тебя.

– Спасибо! Очень кстати! У меня как раз не хватает! – воскликнула она, развернув рюмки. – Сильвичка, как ты любишь делать подарки! Но зачем ты тратишься?!

После первого выпитого бокала я, конечно же, сунула тете под нос заветные фотографии.

– Ой, какой хитрый! – воскликнула она, глядя на Стаса. – Но хитрость у него не подлая.

«Нет, пожалуй, не подлая», – мысленно согласилась я, вместе с тем поразившись столь структурированной классификации хитрости. Сама я не привыкла думать подобным образом. Я тонула в море противоречивых фактов, не делая обобщений. Всегда и во всём сомневаясь. Боясь обидеть. Даже мысленно.

– А я – хитрая? – спросила я.

– Ты добрая, – ответила тетя после короткого раздумья. – Твоя доброта тебя подводит. А так у тебя тоже хитра хватило бы.

«Вот что значит – медики, – подумала я. – Разбираются в людях. Психологи. А может, это оттого, что она росла в большой семье? Когда много детей, то они, наверное, уже в детстве усваивают азы человеческой психологии. А не вступают в жизнь, зашоренные розовыми очками: „Мы в ответе за тех, кого приручили, даже змей“… Впрочем, мама ее родная сестра, но подобных обобщений не делает. Значит, всё дело в профессии». Тётушка – медсестра.

– Ой, еще как хватило бы, – подмигнула мне тетя Шура.

– Спасибо за комплимент. Надоело мне быть Буратино.

Пригубив шампанского, тетушка мгновенно захмелела и стала жаловаться на бессонницу. Уже которую ночь она просыпается в три часа, а то и раньше.

– Поясницу ломит, нога болит. Заснуть не могу, включаю телевизор. А там по ночам теперь такие гадости показывают. Не понимаю, что люди в этом находят? Тьфу! Как шины накачивают!

Я с трудом сдержала улыбку. В послеперестроечное время свобода и отсутствие цензуры, вольно или невольно, просветили всех.

Вернулась Лена с пятилетней Полиной, тетя легла вместе с внучкой «прикорнуть», а мы с Леной перебрались в ее комнату и продолжили посиделки.

Родных братьев и сестер у меня нет. Зато двоюродных сестер – одиннадцать. Целая футбольная команда кузин. Я не раз думала о том, что революционный надлом, так сказать, демаркационная линия, прошла по поколению тети Шуры, моей мамы и дяди Миши. Бабушка и дедушка, и со стороны мамы, и со стороны папы, произвели на свет всех детей, которых зачали. А их дочери без колебаний воспользовались тем, что запрет убивать своих будущих детей был снят и родили только по одному ребенку. Отрицание родительских ценностей – налицо.

Допив шампанское, мы с Леной открыли бутылку чилийского сухого красного вина, принесенную мной. С тех пор, как повсюду пишут, что оно полезно, противодействует свободным радикалам, и продлевает жизнь и молодость, я пью его чуть ли не с чувством выполненного долга.