– Дедушка, а куда теперь девались лозоходцы? Ведь дворцы-то всякие продолжают строить…

– Теперь особые приборы геологов такие места отыскивают. А вот умение-то приборов с ивы перенято!

– Эх, жалко, что сейчас таких кладоискателей нету. А как бы хорошо, – пожалел я.

– Ну почему же нету, – перебил меня дедушка, – и сейчас каждому доступно лозоискательство.

– И даже, что-ли, мне?

– И тебе, и любому, кто захочет. Правда, лозу заменили металлические рамки, маятники…

– Дедушка, а ты умеешь это делать?

– Это вовсе не трудно. И может научиться каждый.

– Дедушка, – так захотелось мне, – а ты меня научишь?

– Конечно, если…

– Понял-понял, – перебил я дедушку, – если я буду себя вести серьёзно, в школе хорошо учиться. Это, да? Я же и так всё это делаю.

И тут же вспомнил Кольку Соколова. Вот они тебе, Колька, и «тальники у реки»! Эх, ты-и.

Вот это дружба. Исаева Маша, 13 лет

Гнёзда сороки на тоненьких деревцах делают, чтобы деревце крупного грабителя не выдержало. Против мелких недругов у сорок свои секреты: гнездо широкое, как кошелка, а из гнезда палки торчат. Да не закреплены палки, а воткнуты в гнездо как попало. Полезь в него хотя бы кошка… Хвать она за торчащую палку, а та и выдернулась! Что будет с кошкой?!

Схлынули лиловые кандыки и пролески, лесной позёмкой вымелись белоцветки-ветреницы. Теперь пора «кукушкиных слёзок». Так у нас голубовато-фиолетовые цветы такие зовут. Поставишь букет из них на окошко да распахнёшь окно – разольётся их благоуханье такое, что кажется сквозь стены запах проходит. Не зря же «кукушкины слёзки» ещё прострелами зовут. Вот ведь, только что вечером был на этой поляне и ничего-то на ней не было. А утром глянешь поляну голубым и фиолетовым залило. Цветы прострела всё засыпали. Да не такие, чтоб как взошедшие росточки. Они из-под земли прямо взрослыми будто выходят. Точь-вточь землю простреливают. И устилают её сплошными коврами.

Вот тогда мы любим с ребятами на их полянах оказываться. Весь ты тогда в постоянном ожидании. Потому что вслед за прострелами закипят-запенятся черемухи с их черёмуховыми холодами, загудят в черёмухах пчёлы, и во-всю мочь вдарит пернатый хор возвратившихся из дальних стран наших друзей. Значит, всё. Пришла настоящая весна!

Идём мы с Мишкой через согру к «кукушкиным слёзкам».

– Глянь, – показал Мишка на большую черёмуху, – сорочье гнездо.

– Мишка! – сообразил я, – Черёмуха толстая, залезть-то на неё просто. А там, наверно, птенцы уже. Вот подсмотреть-то…

– Она тебе подсмотрит – родня узнавать перестанет.

– Да нету же её как раз, видишь, – огляделся я вокруг, ища глазами сороку. – А мы рр-раз! Гляди, ветки у черёмухи как лестница от самого низа.

– Затеяли одно дело, так и надо его делать, уклончиво ответил Мишка.

А я сгорал от нетерпения: такое доступное гнездо!

– Ладно, Мишка, ты постой тут и подожди меня. А я мигом к гнезду слётаю.

– Валяй, уступил Мишка и стал насвистывать себе под нос песенку крокодила Гены.

Это с полянки казалось, что черёмуха совсем рядом. А к ней пришлось через сухой бурьян пробираться, который вокруг этой черёмухи когда-то разросся, да через молодую крапиву. Но ни бурьяна, ни крапивы мне бояться было нечего. Я в сапогах резиновых.

Получилось, что гнездо только казалось низко, а полез – не тут-то было. Ещё ветки черёмухи частые, как ласке надо через них изворачиваться, пролезать. Но всё равно я долез до гнезда. Теперь как-то надо на верхние ветки забраться, чтоб над гнездом хоть голова бы оказалась. И тут новая закавыка: гнездо-то, оказывается, с крышей! Поднимешься над ним – крышу своротишь.