Конечно же Ноэми любила Тимми, но ей было всего девятнадцать и она была жизнелюбивой девушкой. Ноэми не только помогала Лейле выучить слова песен Эдит Пиаф, но и украсила декупажем пару комодов. Еще она шила для церковной распродажи чехлы «Южная красавица», а на вырученные деньги покупала в «Эй энд Пи»[85] единственный сорт сыра, хотя бы отдаленно напоминавший ей французский камамбер. По вечерам она скручивала ковер в гостиной и, пока не раздалась, надевала свое платье в горошек и учила Лейлу танцевать, как девушки из «Фоли-Бержер»[86].

Когда Ноэми приехала в Небраску, то была на шестнадцатой неделе беременности (вычислить несложно, зная, сколько дней длился ее с Тимми роман).

Шли недели, животик у Ноэми рос, и потребовалась более просторная одежда. Отец был готов отдать ей один из рабочих комбинезонов, но как-никак Ноэми была парижанкой, пусть даже и бедной. Так что она не могла себе позволить выйти на люди в комбинезоне.

Тогда Лейла купила ткань, лекало, и вдвоем девушки сшили три платья свободного покроя. (Как уточнила Лейла, в гардеробе каждой уважающей себя женщины должно быть не менее трех платьев. Именно столько платьев она и принесла мне, когда я объявилась в «Йороне».)

Через два месяца отец Лейлы собрал семейный совет, чтобы обсудить денежный вопрос. Сезон выдался одним из самых неудачных, а количество ртов увеличилось, да еще ребенок скоро родится.

– Я не могу требовать, чтобы ты впряглась в работу на целый день, – объяснял отец Ноэми через Лейлу, которая худо-бедно, но смогла перевести его слова. – Но мы с Эвелин (так звали мать Лейлы) подумали, что неплохо все же внести хоть какую-то лепту. Пусть это будет несколько долларов в месяц, но и они пригодятся.

– Ля лепту? – переспросила Ноэми и вопросительно посмотрела на Лейлу. Та растерялась, не зная, как это перевести.

– Может, у тебя имеется особенный талант, – спросил отец, – и ты с его помощью сможешь заработать немного деньжонок?

И такой талант у Ноэми имелся. Прежде она не рассказывала о нем, но теперь самое время. Она умела готовить макаруны.

– В смысле? – не поняла Эмили. – Ты про макароны или макрель?

– Макаруны. Je pourrais les vendre[87], – сказала Ноэми.

В тот же день Лейла с Ноэми отправились в бакалейную лавку. Для осуществления проекта нужно было купить не такие уж дешевые ингредиенты, но девушки уверили отца, что макаруны будут скупать как горячие пирожки и деньги потекут рекой.

На следующий день была суббота, в школе выходной. Ноэми, которая обычно поздно вставала (одна из многих ее черт, раздражавшая взрослых), проснулась ни свет ни заря и взялась за дело. Для начала она разложила на столе все ингредиенты: масло, муку, сливки, пищевые красители, сахарную пудру и яйца.

Оказывается, мать Ноэми славилась своими макарунами. Она умерла, когда девочке было девять, но успела научить ее, как взбивать сливки и яйца до необыкновенной воздушности. Народ даже из Парижа приезжал, чтобы купить эти макаруны у мамы Ноэми. А теперь, дай бог, потянутся покупатели со всей Небраски.

К половине третьего девушки напекли около сотни кругляшек – розовых, голубых, зеленых, сиреневых и желтых. Ноэми собрала пирожное и взялась его пробовать. Закрыв глаза, она откусила кусочек – снаружи хрусткий, а внутри кремовый. Когда она начала жевать, в каждом глазу ее собралось по слезинке. Слезинки стекли по щекам Ноэми.

Конечно же, печенье получилось вкусное, но плакала она по другой причине. Для Ноэми это был вкус Парижа ее безмятежной юности, Парижа с его прекрасным сыром, Парижа, когда она еще влезала в платье в горошек. Это было как возвращение на родину, к себе домой.