Самолет начал снижаться, и уже можно было разглядеть дворики и белье на веревках, фигурки людей, обрабатывающих землю; собирающих хворост детей и женщин, стирающих белье в корытах.
Не будь я человеком, еще несколько дней назад собиравшимся совершить самоубийство, то, наверное, ужаснулась бы такой жесткой посадке. Но поскольку это была я, то испытала лишь некую отстраненность. И вдруг подумалось: может быть, на этом все и закончится? Ну и ладно. Тем не менее через минуту самолет затормозил на взлетно-посадочной полосе, а еще через минуту я уже вошла в аэропорт чуть больше предыдущего. Перед зданием играл ансамбль маримбистов[61], а женщины бойко торговали шляпами, сумками, бусами и жвачкой.
Отстояв небольшую очередь к таможенному досмотру (где я была единственной североамериканкой), я вышла на пыльную мостовую и еле отбилась от безногого попрошайки, пытавшегося продать мне брелок для ключей. Чуть поодаль, сжимая в руках томики с Библией, стояла группа молодых белых ребят в старомодных костюмах и беретах. Вдруг заголосила какая-то старуха в фартуке и бросилась обнимать мужчину в ковбойской шляпе и футболке «Оклэнд Рейдерс». Так встречает мать сына после долгой разлуки.
В аэропортах меня всегда трогали до слез подобные сценки воссоединения. Ведь большинство, обменявшись легким объятием или рукопожатием, сразу же следуют к багажной карусели. Ну да, еще можно похлопать встреченного по спине и задать самый бессмысленный из всех вопросов: «Ну, как долетел(а)?»
Но бывает и так, что прилетевший выискивает в толпе встречающих дорогого ему человека (сына ли, дочь мужа, жену, брата), а потом оба они срываются с места и бегут навстречу друг другу. Это и есть момент счастья и лучше всякого кино, потому что происходит наяву. До двадцати двух лет я наблюдала подобные семейные сценки в аэропортах, на вокзалах или автостанциях, будучи круглой сиротой. А потом, пусть и ненадолго, я познала счастье, когда у тебя есть близкий человек (и даже целых два!). Мы с Ленни не расставались с самого первого дня знакомства. И стоило ему (или мне) войти в дом после дня разлуки, как мы кидались друг другу в объятья подобно тем самым счастливцам в аэропорту. Или как эти двое сейчас, мать и сын. Они не размыкали объятий минуты три, а я любовалась на них в сторонке.
На тот момент я уже удалилась от Сан-Франциско на три тысячи миль. Целую неделю не мылась, не спала в нормальной постели. В этой стране меня некому было встречать, и ни единая живая душа не знала, как меня зовут. Отмахиваясь от таксистов и мальчишек, торгующих карандашами с этническими кисточками, я вдруг подумала, что умри я вдруг, никто и не узнает, а если и узнает, то ничего не сможет с этим поделать.
Подъехал автобус с табличкой «Jesús Es El Señor!»[62]. И уже в который раз за эти восемь дней я отдала себя в руки судьбы. Я была как прутик, уносимый ручейком вниз по течению, как пушинка, танцующая на ветру. Я заняла место рядом с женщиной в фартуке поверх расшитой туники уипиль, на коленях у нее лежала коробка с ломтиками жареной курицы. Женщина дружелюбно кивнула мне. Я опустила глаза на коробку: должно быть, она приберегает лакомство для семейной трапезы в том месте, куда мы направляемся. Внутри кабины высвечивалось название нашего места назначения: Лаго Ла Пас. Озеро Покоя.
Целый час мы колесили по городу, в нос ударял запах бензина и газовых выхлопов, и каждый раз, когда автобус останавливался на красный свет, к нам подбегали толпы торговок. Они тянули руки к окнам, предлагая свиную нарезку, жевательную резинку «Чиклетс» или нарезанные на ломтики фрукты. За то короткое время, пока горел красный свет, какой-то мужчина успел набрать в рот керосин и чиркнуть спичкой. Изо рта его вырвалось пламя. Но только один из пассажиров дал ему несколько монет.