Рыба внимательно слушала. На её голове блестела крохотная золотая корона.

Сифа молча опустилась на корточки, уткнулась лицом в колени. Вкруг неё летали слова. Разные слова – длинные и короткие, тихие и громкие. Они роились, струились, журчали. Один узор менялся другим. Одно рыдание заглушалось следующим.

Чьё это творение – слово? Чему оно служит? Если слово одно, оно может пропасть, если слов много – от них отвернутся. Тогда останется только рыдать, биться головой в пустоту, в неё же исповедоваться, никого не видя и ничего не понимая. Чтобы слова вились, летели. Закручивались маленькими вихрями, складываясь в пустопорожний стилёк – безо всякого смысла и чуда. И уступили, конечно же, молчанию. Навсегда.

Понедельник. Половина одиннадцатого утра.

Кабинетный таксофон главы пиздецкого Треста рационализаторов и прихлебателей г-на Роберта издал первые после ночного забвения трели. Г-н Роберт поднял трубку и вопросительно промолчал. Осведомлялась его помощница:

– Простите, если опять придёт этот изобретатель, мне что сказать?

Г-н Роберт ощетинился и злобно сопнул ноздрями в трубку.

– Скажите… Вернее, так. Выберите наиболее поганое по вашим личным соображениям место и пошлите его туда! В самый центр!!

– Поняла.

Произошло разъединение связи.

Каждого человека, занимающего высокую должность, рано или поздно атакует какой-нибудь ненормальный, портящий всё дело. Вот уже дней десять некий Леопольд Козимильевич Дурашка – по его собственному утверждению, изобретатель – домогался г-на Роберта. Первая его попытка оказалась вполне удачной. Он записался на приём по всем правилам, но был вовремя остановлен. С одного лишь взгляда помощница разглядела в посетителе оттенки шарамыжничества. Леопольд Козимильевич выглядел слишком просто и слегка безумно. Вихрастая огненная шевелюра, переменно изношенный костюм, обманчиво не стоптанная обувь, да ещё и глаза. Из дурашкиных глаз словно бы торчали остриями наружу фигуральные булавки. Он казался излишне сермяжным, чтобы быть допущенным к руководителю приличной организации. И его завернули прямо у цели.

С того самого дня пыл изобретателя неизмеримо вырос. Он хотел видеть г-на Роберта и говорить с ним. Хотел с каждым разом всё больше. Содержание разговора Леопольд Козимильевич не раскрывал, ограничиваясь лишь намёками на исключительную важность информации. Его дело казалось столь дрянным, что изобретателя не допускали уже автоматически, без уведомления вышестоящих лиц. Сегодняшний запрос помощницы был чисто контрольным; начиналась новая рабочая неделя.

Через полтора часа явился Дурашка. Он постарался исправить прежние ошибки – выглядел значительно лучше, даже начал бесцельно, как это принято в офисах, улыбаться. Но его поезд уже ушёл.

Получив очередной отказ, Леопольд Козимильевич сорвался на крик.

– Чёрт подери! – заорал он с таким расчётом, чтобы его услышали в начальственном кабинете. – Я требую уважать мои права! Каждый человек имеет право быть услышанным! У меня деловое предложение!

– Хорошо, хорошо, – скользко улыбалась помощница, – напишите вкратце суть вашего предложения и отдайте мне. Я передам господину Роберту. Кстати, как вы прошли? Кто вас внизу пропустил?

– Какого, чёрт подери, дьявола?!! – бесновался Дурашка. – Вы ничерта не понимаете! Я не могу доверить этого никому и ничему! Тем более, бумаге! Мне необходимо говорить с ним лично!

– К сожалению, я не могу вам помочь!

Посетитель аж зашипел.

– Таково распоряжение господина Роберта.

Приёмная вновь огласилась воплями.

– Да вы кретины!!! Он не понимает, от чего отказывается! Идиоты!! Все, все вы!