Ты ешь рис и представляешь, что живешь совсем другой жизнью. Где мать не уезжает без предупреждения, а тот, кому она тебя доверила, не пытается подсматривать за тобой в душе и не пялится на твою грудь.

Открывается дверь спальни, и ты быстро встаешь из-за стола. Ты не хочешь встречаться с Джеромом. Ты споласкиваешь миску и, ставя ее на сушилку, чувствуешь, как он наклонился над тобой, потянувшись к полке над головой за кофейной чашкой.

Доброе утро, Пташка-Чик-Чирик.

Почему нельзя взять чашку со стойки?

Потому что мне нравится эта.

В чашке, которую он держит в руках, нет ничего особенного. От одного вида Джерома у тебя тут же начинает болеть живот. Он в винтажном шелковом халате, найденном тобой в секонд-хенде и подаренном Мие на прошлое Рождество. Халат почти не закрывает его фасад, и ты понимаешь, он надел его специально с целью тебя позлить. Да его кожа навсегда погубит шелк, так же как он губит Мию и твою жизнь.

Когда она уехала?

В половине шестого. Джером ставит на плиту кофеварку.

Почему опять не сказала, что уезжает?

Знает, как ты распереживаешься.

Вообще-то, тебе совершенно не обязательно здесь торчать. Если честно, лучше бы ты ушел.

А я рад. Рад, что сложилось, как сложилось.

И он водит по тебе взглядом, а ты чувствуешь себя птахой, залетевшей в окно на потеху этому ужасному человеку. Сердце в груди становится слишком большим. Ты думаешь, как убежать.

Почему ты не в форме? – спрашивает он.

Сегодня день без формы.

В понедельник?

Почему нет?

Ты берешь рюкзак и идешь к двери. Он тоже выходит на улицу и, пока ты надеваешь кеды, стоит сзади. Шнурки ты не завязываешь.

Увидимся после школы, говорит он.

Ты сегодня не работаешь?

Взял отгулы, побуду дома.

Здесь?

Почему нет?

Чертовски удобно, фыркаешь ты.

Ты понятия не имеешь, куда идти, какую дорогу выбрать, и едва переставляешь ноги. Где-то за глазами собираются слезы. Хорошо бы поплакать. Однажды ты позаимствовала у Мии глазные капли и капала до тех пор, пока по лицу не покатились крупные капли – просто чтобы испытать ощущение.

Ты достаешь засунутые в карман деньги и насчитываешь триста семьдесят долларов. Прикидываешь, сколько ночей сможешь оплатить в Дарвине. Даже если молодежный хостел не забронирован туристами и ты возьмешь двухместный номер, продержишься до конца недели. А чем питаться?

Как бы тебе хотелось позвонить бабушке и вернуться к ней. Чтобы она была жива. Чтобы у тебя был отец, который знал бы о твоем существовании и мог бы позаботиться о тебе сейчас из Индии, Южной Америки или откуда он там.

Ты звонишь Т.

Он отвечает. Идет в школу. Предлагает встретиться на автобусной остановке. Хотя отношения у вас напряженные, тебе все-таки придется попросить его об этом одолжении.

На автобусной остановке он один.

Опоздал на автобус? – спрашиваешь ты.

Ну да.

А другого нет?

Не прямо до школы.

Ты подсаживаешься к нему.

Мия опять слиняла.

Куда на сей раз?

Ретрит.

Денег оставила?

Кое-что. Немного. Могу я пару дней пожить у тебя?

Ты чувствуешь, как Т напрягается, слышишь, как его ботинок елозит по асфальту, и продолжаешь:

Джером у нас поселился, я не могу остаться с ним одна.

Т тяжко вздыхает, трет лицо, ерошит волосы.

Что?

Когда ты вчера ушла, я заснул, а потом пришла Лин и обнаружила все пивные бутылки.

Наверно, ей не понравилось.

Я сказал, что это твои.

Ого, спасибо.

Прости, Птаха. Я просто не вынесу, если опять вляпаюсь в то же самое дерьмо.

Тогда, может, не стоит пить на заднем дворе у матери?

Солнце бьет по крыше остановки, а автобусов так и нет. Ты чувствуешь, как разверзается пустота, где все тихо и разрозненно; ты слишком многого не понимаешь о себе и своей жизни. Люди, растения, животные, дома вертятся внутри. Где же твоя настоящая жизнь? Жизнь, какой ты намерена жить?