– Ерунда! – Чайковский для убедительности даже стукнул ладонью по столу.

– Ну почему «ерунда»? Почему сходу отвергаешь эту версию? Не было, что ли, подобных преступлений? Вспомни!

– Были, согласен. Но это не тот случай.

– Может, я не прав, но мне кажется, что она либо что-то знает, либо о чем-то догадывается, но нам не говорит.

– Кто «она»?

– Жена, конечно.

– Даже если это и так, то нам все равно «давить» никто не позволит. Да я и сам не соглашусь. Это аморально.

– И все же я прощупаю эту версию, – продолжал настаивать Фомин.

– Опять лезешь на рожон.

– Буду осторожным.

– Ну, как знаешь… Я бы склонился к другой версии…

– Ты о чем? – Фомин насторожился.

– Мне кажется, это заказное убийство.

– Если это так, – Фомин задумался на секунду, другую, – то получается, что Лаврентьев – вольно или невольно – перешел дорогу сильным мира сего. Или случайно ему стало известно нечто такое…

– Вот его и убрали, – закончил его мысль Чайковский.

– В этом есть кое-что, – согласился Фомин.

– Тогда за работу, господин подполковник. А то, гляжу, волынишь много.

Фомин, кажется, обиделся.

– Еще чего? – сказал он и отвернулся к окну.

Трое гостей, точнее – реальных хозяев, прибывших в кемпинг, – сидели в гостиной, только что вернувшись из бани. Не одеваясь, а лишь слегка прикрывшись полотенцами, они сидели за столом, накрытом по всем правилам «новых русских», – стол ломился от яств.

Толстячок, еще больше порозовевший после парилки и купания в бассейне, утонул в кресле.

– Хряпнем, мужики, по рюмашечке, за легкий парок и за наших чудных парильщиц, – предложил он.

– Хорош все же «Камю», настоящий напиток. «Наполеон» ему и в подметки не годится, – разглядывая содержимое рюмки на свет, произнес «Музыкант».

– Особенно того разлива, которым торгует твоя фирма, – съязвил «Хозяин» в ответ на реплику «Музыканта».

Тот промолчал, накладывая на кусок черного хлеба толстый слой красной икры. Он закусывал, чавкая и причмокивая, видимо, этим выражая свое удовлетворение.

– Ну, ты даешь, – «Хозяин» осуждающе смотрел на «Музыканта». – Стыдно! Жрешь икру, как черт знает что.

«Музыкант» оторвался от бутерброда, зло сверкнув глазами.

– Чего ты строишь из себя денди? – прорычал он. – Мы тут одни. Мы из одного корыта едим, из одной кадки пьем.

– Кончай, братва! – обратился к ним третий, именуемый братанами как «Дикой». – Чего вы, в самом деле, из мухи слона делаете.

– Извини, «Музыкант», – «Хозяин» примирительно протянул тому руку, – я пошутил и, кажется, неудачно.

Они обменялись рукопожатием. И в это время в гостиной появились девчонки.

– Кажется, ссора? – изумленно спросила одна из них, жгучая брюнетка. – Ну, вас нельзя оставлять одних.

Стараясь еще больше разрядить атмосферу, «Хозяин» притворно изумился, глядя на прислонившуюся к нему брюнетку.

– Ты как посмела войти сюда в таком виде?

– А что, милый попечитель, я тебе не нравлюсь? – озорно выпячивая свои голые груди, спросила она.

– Это что? – он взялся за крохотные плавочки. – Форму нарушаешь? Долой! – одним движением он сорвал с нее единственную деталь ее нижнего белья. – Вот это уже совсем другой вид, – и он шлепнул девку по голому заду.

Та притворно взвизгнула и вскочила к нему на колени.

Парень сидел один в комнате для допросов вот уже пятнадцать минут. Сидел и недоумевал, а потому нервничал.

Конвоир, доставивший его сюда из камеры, ни слова не говоря, вышел, оставив одного.

Парень не понимал, что происходит: сказали, что ведут на допрос, а тут – никого.

«Тут что-то не так, – думал он. – Раз „ментов“ нет – значит, их что-то задержало. Что? Нечто непредвиденное. Уж не с ним ли связано?»