– Там видно будет.

И все же, где-то в душе Сергея не оставляло в покое гадкое ощущение незавершенности чего-то и вопиющей неправильности всего происходящего. Будто он по приказу Перчика идет по заминированной дороге и непонятным чудом каким-то ещё жив. Когда и как он смог опаскудится? – как свинья в болоте, ворочалась грязная мысль.

А Перчик? Возмущал и восхищал сам факт его внезапного преобразования и возвышения. В одночасье он стал великим, неповторимым, осторожным и мудрым, как змей, сбросивший кожу. Он выбрал самый верный маршрут к умам людей, пленивших его, и теперь они ему верили.

Сергей сделал вывод – пришло время линять – в смысле, стягивать с себя усохшую кожу. Таковы уж законы человеческого восприятия. Но что-то точило, к чему-то тянуло, что-то он ещё не доделал в своей напрасно прожитой жизни.

И пока это что-то Серегу мучило, врач-отравитель раскошелился на нелестное признание:

– А ты, брат, везунчик. И знаешь почему? Потому что глуп.

Шефу сыскного бюро такой комплимент не понравился. Он слушал, жуя дольку сыра, и думал, что бы ответить.

Сказал:

– Американцы, заявляют, что никого не боятся, кроме Бога. Как мы против них?

Перчик ответил, но непонятное что-то:

– Всю жизнь я спасал или уничтожал людей, но баланс ещё подводить рано.

Умно. Если бы не врожденная трусость, Артур мог бы стать Великим Диверсантом от медицины. Но все со временем меняется – глядишь,,, и станет.

Инна сказала с долей жеманности:

– Вы такое секретное говорите в моем присутствие – считаете своей и решали убрать?

Перчик ответил вежливо и сухо:

– Ошибаешься. Но, видимо, понимаешь, что наши разговоры не для чужих ушей.

Артур заметил её симпатии и более уже клеился на предмет страсти. Ведет себя умно, говорит понятно. Верит, что женские уста не прощебечут где-либо о тайном сговоре троих подвыпивших мужчин.

С Инной закончив, обратился к Сергею:

– Веришь, не веришь – а я рад нашей встрече. Мы, настоящие патриоты Украины, должны вступиться на нашу родины.

От этих слов на Серегу дохнуло ветром странствий и перемен.

А Стас добавил от вдохновения:

– В плен не берем!

И разлив водку по рюмкам, добавил:

– Если кто скажет, что в ВСУ воюют пьяные воины, плюнь тому в рожу. На войне пьют для дезинфекции.

Подняли, сдвинули – чокаясь, Перчик тост сказал:

– За удачу, мужики!

– За неё, окаянную, – подхватила Инна, как бы оставшись не у дела.

Закусили, Закурили.

– Никогда десантуру не понимал: это ж надо, добровольно, в трезвом состоянии выпрыгнуть из самолета, – пошутил Чех.

Перчик упрекнул его:

– Был на фронте, а развязывать языки пленным не научился. Не попадались что ль?

– Выйдешь из боя и ничего кроме злости. На пленного смотришь, а злость такая, что судорогой зубы сводим. Как тут допрашивать – убивать надо.

Стас отвернулся, достал из пачки сигарету и закурил, жадно затягиваясь, загоняя дым глубоко в легкие и продолжая темму:

– Пылает в душе огонь мщения и ничего больше – ни одной мысли, пустота. Крови, крови хочется, чтобы излить свою ярость, чтобы под прикладом треснул чей-то череп, под ботинком хрустнули ребра. Заглянуть в глаза и спросить перед смертью: «Зачем же ты, падла, пришёл на Украину». Ну, держитесь теперь, суки, не будет вам пощады никому – ни старикам, ни женщинам, ни детям.

Глаза горели безумным огнем – перепил Чех: что с него взять. Рюмку назад говорил, как с окопа удрать, чтоб в живых остаться и в плен не сдаться – мол, мастерство не пропьешь.

Страшное это дело – война. Недолго был Станислав на фронте, года не прошло, но когда начинал говорить о боях, в горле застревал комок, мешая говорить и дышать.