Полагаем, что такого рода «экспансия» обособленного психотехнологического сектора (будь то психотерапия, консультирование или иные выделяемые группы психотехнологий) с претензией на статус мета-модели социальной психотерапии оправдана лишь в случае основательной методологической проработки вектора дифференциации-интеграции с другими актуальными психотехнологическими кластерами. Чего в данном случае не отмечалось.

В отношении тенденций формирования психотехнологического пространства в бывшем Советском Союзе и далее, в Российской Федерации, можно сказать, что такого рода эпопея была поистине драматичной еще и по привносимым идеологическим обстоятельствам. И если история непримиримой борьбы с «вейсманизмом-морганизмом» – а именно так в 30-е годы прошлого столетия, в реакционных идейно-научных кругах обозначалась прорывная наука генетика – доподлинно известна, то история искоренения поднимающейся в стране «так называемой психотехники», во многом, остается в тени.

Надо сказать, что уже к середине и особенно к концу 20-х годов прошлого столетия – то есть, удивительно быстро – страна начала «оживать» поле пережитых революционных потрясений и буквально впитывать все прогрессивные на тот момент тенденции в сфере передовой науки, в том числе и в секторе наук о психике. Так, в 1920 году была основан Центральный институт труда (ЦИТ) с идеей лабораторного исследования индустриальных психотехнологий. А уже к концу 20-х годов психотехнология получила широкое распространение. И уже с начала 30-х годов масштабные исследования велись по рационализации – с использованием наработанного психотехнического потенциала – трудовых приемов в металлургической, машиностроительной, химической промышленности, в других сферах организованной трудовой деятельности, в отдельных областях организации производственного обучения, совершенствования орудий труда, органов управления и проч.

Но не только. В область приоритетных исследовательских интересов одного из интеллектуальных лидеров психотехнологического движения того времени, профессора С. Г. Геллерштейна входила и глубинная методологическая – как бы мы сейчас сказали, собственно эпистемологическая – проблематика. Так, например, в своей публикации 1932 года, Геллерштейн писал следующее: «Чтобы понять правомерность той или иной психотехнической проблемы, необходимо методологически разобраться в скрывающейся за каждой проблемой психологической концепции… Задача нашей теории – разобраться в методологических основах каждой психотехнической проблемы» (Цит. по изд. 2018). А судя по тому интересу, который Геллерштей обнаруживал к трудам Жана Батиса Ламарка, в которых ставилась сущностная проблема взаимоотношения и взаимодействия психического и биологического в живых организмах, и далее – механизмов «мягкого» наследования приобретений психического следующим поколениям (сейчас мы бы сказали – проблема трансляции эпигенетических механизмов в собственно генетическую программу наследования), выводимая им эпистемологическая проблематика охватывала ареал авангардной науки в целом.

Далее, можно отметить и формирование «боковой психотехнологической ветви», благодаря инициативной психоаналитической деятельности С. Н. Шпильрейн, известной своими новаторскими психоаналитическими трудами, но также – благодаря тесному сотрудничеству с основоположником психоанализа Зигмундом Фрейдом и автором концепции аналитической психологии Карлом Густавом Юнгом. По инициативе Сабины Николаевны Шпильрейн в Москве был открыт детский дом-лаборатория «Международная солидарность», где, в том числе, воспитывались дети самых высокопоставленных советских чиновников.