Что же до меня, я весьма удачно объединила половину имущества после развода и приобретённую до брака однушку в двухэтажную квартиру в элитном жилом комплексе рядом с зелёным парком. И завела себе французского бульдога, о котором мечтала с детства.

У меня была прекрасная обёртка жизни, из неё получился бы прекрасный профиль в соц.сетях. Однако я по-прежнему была лишь хорошей копией человека. Искусной в реакциях, но всё же мёртвой внутри.

В Америке я попала на приём к психиатру и именно тогда узнала свой диагноз: диссоциальное расстройство личности. То есть я психопатка. Там много нюансов, но суть в пренебрежении общественными законами и ограничениями, отсутствие эмпатии и сочувствия, неспособность сопереживать другим людям. Мне прописали таблетки, которые худо-бедно поддерживали меня на плаву. Антидепрессанты помогали проявлять живые человеческие эмоции и не скатиться в полную апатию, нейролептики для нормализации эмоционального фона и сглаживания острых фаз поведенческого диапазона. Так же я принимала литий, который купировал редкие, но меткие приступы гнева. Наверное, благодаря им, я не придавила ни одного самокатчика или не столкнула их с тротуара под колёса проезжающего автомобиля. Но в глубине души ничего не менялось – никаких моральных терзаний и боли. Было страшно и интересно, как далеко я могу зайти в своей патологии, оставаясь в рамках общепризнанных моральных и правовых норм.

Продолжая изучать свой диагноз, я столкнулась с описанием поведенческих характеристик, типичных для психопатов. Так называемой триадой Макдональда – зоосадизм, пиромания и энурез. И убеждала себя, что мне это не свойственно. Зверюшек я любила больше, чем людей, у меня были и кошки, и собаки, причём некоторые даже подобраны с улицы. С моей расчетливостью к их содержанию я могла подходить с холодной головой и соблюдать все правила и требования дрессировщиков, зоопсихологов и ветеринаров. Но и легко отпускала или пристраивала, когда приходило время. Огня я панически боялась, процесс горения меня не интересовал совсем – я оценивала риски и масштабы разрушений, и это повергало меня дополнительно в некую грусть. Случаи сжигания людей, что ведьм во времена инквизиции, что аутодафе, меня шокировали. Страшная и мучительная смерть, от этого не по себе было даже мне. Ну, и энурез. На моей памяти со мной такой случилось всего один раз, потом я испытала весьма неприятное чувство стыда и с тех пор остро боялась повторения.

Кем же я была? Что меня ждёт дальше? На что я способна? Я всерьёз увлеклась жанром тру-крайм, стала восторженной поклонницей скандинавского нуара и с упоением смотрела все доступные видео с допросов реальных маньяков и психопатов. Просто чтобы понимать, на чём и как они прокололись. И где та самая точка невозврата, когда ты принимаешь решение преступить черту? Или же я всю жизнь проживу, так ни разу и не испытав ничего?

В силу своей девиации я была свободна от зависимостей: легко начинала или прекращала курить, когда мне это было нужно или интересно. Могла употреблять алкоголь, экспериментировать со вкусами или же углубиться в изучение нюансов искусства сомелье. А потом спокойно не притрагиваться к нему. Нравился ритуал употребления кофе, но пить абы что я бы никогда не стала. Азартные игры мне были не интересны, тут отсутствовал самый главный компонент – сильные эмоции: рулетка для меня была просто примером теории вероятности или же попыток казино не совсем этичными способами увеличить прибыль. А вот покер я бы попробовала – при отсутствии переживаний можно было бы блефовать без зазрения совести. Однако этот талант я проявила в другом: игре в Мафию. В Питере, где я жила, было очень много клубов, которые предлагали место, ведущих и даже компании для подобного досуга.