История педагогики и образования: От зарождения воспитания в первобытном обществе до конца XX века/Под ред. А. И. Пискунова. М.: ТЦ Сфера, 2009. С. 291. Наличие в цитируемой работе замечательного обзора педагогических идей Гербарта избавляет нас от необходимости подробно освещать их в настоящей статье.

Я. Колубовский, автор статьи о Гербарте в Словаре Брокгауза и Эфрона, замечает: «Почти все немецкие учителя современной Германии и Австрии причисляют себя к одной из двух партий – к гербартианцам или последователям Бенеке» [http://www.brocgaus.ru/text/027/642.htm]. Цитированная статья в крайне сжатом и при этом весьма корректном виде дает изложение основных положений философии и педагогики Гербарта.

Не только в Германии. Об истории проникновения гербартианства, в частности, в США см.: Harold В. Dunkel. Herbartianism Comes to America //History of Education Quarterly. 1969. Vol. 9. No. 2. P. 202–233 (Part I); 1969. No. 3. P 376–390 (Part II).

Heesch Matthias. Johann Friedrich Herbart zur Einführunf. Hamburg: Junius, 1999. S. 101.

Клаус Кёнке, описавший данный примечательный эпизод, связывает это расхождение, в первую очередь, с последствиями мартовской революции 1848 г., а именно со стремлением «университетской философии уклониться от любых политических постановок проблем и позиций» (Köhnke K. C. Entstehung und Aufstieg des Neukantianismus: Die deutsche Universitätsphilosophie zwischen Idealismus und Positivismus. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1986. S. 112). Но при этом отмечается и фактор дифференциации «кругов влияния» профессиональной и популярной философии по причине изменений медийно-коммуникативной среды и структур формирования общественного мнения (ср. S. 116–117).

Köhnke. Op. cit. S. 121.

Главнейшие педагогические сочинения Йог. Гербарта в систематическом изложении. (Педагогическая библиотека, издаваемая К. Тихомировым и А. Адольфом. Выпуск XIV.) М.: Издание К. Тихомирова, 1906. C. XIV.

Нельзя не отметить также квалифицированные примечания Нечаева к его переводу психологических сочинений Гербарта, ставящие высказывания автора в более широкий контекст его систематических построений.

За исключением небольшого отрывка из работы 1804 г. «Эстетическое представление о мире как главная задача воспитания», опубликованном в подборке педагогических сочинений Гербарта (Главнейшие педагогические сочинения Ног. Гербарта. 1906. 0.351–351). Наиболее полное представление об эстетике можно получить из систематического свода философии Гербарта «Учебник для введения в философию» (Lehrbuch zur Einleitung in die Philosophie // HerbartJ. F. Sämtliche Werke, in chronologischer Reihenfolge hrsg. von K. Kehrbach und O. Flügel, 19 Bde., Langensala 1887–1912 (репринт: Aalen, 1989). Bd. IV. S. 1-294)

Наиболее подробная биография Гербарта: Asmus WJohann Friedrich Herbart. Eine pädagogische Biographie. 2 Bde, Heidelberg, 1968/1970. В настоящем изложении мы следуем краткому биографическому очерку, представленному в работе Матиаса Хеша.

Именно этот момент сыграл важную роль в политизированном эпизоде актуализации философии Гербарта после революции 1848 г., где целый ряд авторов (Иоганн Эдуард Эрдман, Иммануил Герман Фихте) подчеркивали именно момент ориентации философии Гербарта на «данность» и «индивидуальность» (подробнее см. Köhnke. Op. cit. S. 117-ng).

Heesch. Op. cit. S. 26.

Несмотря на то, что Гербарт и Шлейермахер были основными критиками немецкого абсолютного идеализма своего времени и близки по многим позициям, Гербарт в конечном счете более преемственным образом связан с идеалистическим направлением, чем Шлейермахер, что и могло послужить для последнего аргументом против кандидатуры Гербарта. О важнейших систематических расхождениях между Гербартом и Шлейермахером и ссылки на литературу по этому вопросу см.: Heesch. Op. cit. S. 125–126.

Напомним, что в 1818 г. было принято «Карлсбадское решение», направленное против либеральных и националистических течений. В числе цензурных и ограничительных мероприятий, последовавших за этим решением, было, в частности, «преследование демагогов», отзыв права на преподавание у либеральной и национально-ориентированной профессуры.

Наст. изд. С. 52. В данном случае очевидна параллель с прагматизмом Ч. С. Пирса, для которого главная цель науки – достижение и утверждение определенных «верований» (beliefs).

См. Fellmann F. Wissenschaft als Beschreibung^ Archiv für Begriffsbildung. 1974. Bd. 18 (24). S. 227–261; Sachs-Hombach K. hilosophische Psychologie im 19. Jahrhundert: Entstehung und Problemgeschichte. Freiburg (Breisgau)/München: Alber, 1993. S. 103–106.

DrobischM. W. Empirische Psychologie. 2. Aufl. Hamburg und Leipzig, 1898. S. 24. Первое издание «Эмпирической психологии» Морица Дробиша вышло в 1842 г.

Waitz Т. Lehrbuch der Psychologie als Naturwissenschaft. Braunschweig, 1849. S. 40 (цит. по Sachs-Hombach. Op. cit. S. 104).

Наст. изд. С. 67.

Наст. изд. С. 223.

См.: Критика практического разума//Кант И. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 4/Под ред. А. Ф. Гулыги. М.: Чоро, 1994. С. 478.

Или, как формулирует Кант, «разуму, идеи которого всегда были запредельными, поскольку он хотел действовать спекулятивно, моральный закон впервые в состоянии дать объективную, хотя только практическую, реальность и превращает его трансцендентное применение в имманентное (быть действующими причинами в сфере опыта посредством своих идей)» (Кант. Указ. соч. С.431).

Herbart. Sämtliche Werke. Bd. I. S. 261. (далее SW.)

Наст. изд. C. 196.

Для Гербарта этот недостаток состоит, в первую очередь, в торжестве страстей над нравственной рассудительностью или «нравственным самообузданием» (ср. Наст. изд. С. 274).

Наст изд. С. 270.

Наст изд. С. 194.

Heesch. Op. cit., S. 78.

См. Наст. изд. С. 276.

Наст. изд. С. 277.

SW, IV, 29.

SW, IV, 45.

SW, IV, 58.

Наст. изд. С. 70.

SW, IV, igo.

Heesch. Op. cit. S. 64.

Матиас Хеш особо подчеркивает ее критическую направленность против «динамического» характера идеалистического миропонимания, но такое определение, в действительности, исключает вообще какое бы то ни было определение бытийного основания.

Наст. изд. С. 219.

Ср.: «Пространство и время становятся предметами весьма ложного учения, если принимать их за собственные, единственные, независимо друг от друга данные, формы чувственности» (Наст. изд. С. 169).

Ср. Наст изд. С. 220.

Ср. Наст. ИЗД. С. 220–221.

Связывая «самосохранение» с «самосознанием», возникающем при определенном уровне динамики представлений, Гербарт тем самым образцовым образом репрезентирует «основную структуру современной философии» в формулировке Дитера Хенриха (Die Grundstruktur der modernen Philosophie//Henrich Dieter. Selbstverhältnisse. Reclam, 1982. S. 83-108).

Наст. изд. C. 164.

В некоторых случаях Гербарт использует понятие «образования» (Bildung). Ср. Наст. изд. С. 222.

Наст. изд. С. 161.

Наст. изд. С. 220.

Применительно к XVIII в. перипетии этого учения подробно изложены в работе: Васильев В. В. История философской психологии. Западная Европа – XVIII в. Калининград: ГП «КГТ», 2003.

Sachs-Hombach. Op. cit. S. 85.

Наст. изд. С. 89.

Там же, ниже. Попутно позволим себе отметить следующее обстоятельство: демонстрация аналогии между психологией и механикой Ньютона встречается также и в описаниях классического психоанализа Фрейда. Так, С. Гроф в своих критических целях подробно останавливается на том, каким образом «четыре основополагающих принципа психоаналитического подхода – динамический, экономический, топографический и генетический – это точные аналоги основных концепций физики по Ньютону» (Гроф С. За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии. М.: Центр «Соцветие», 1992. С. 113).

Или, как замечает Гербарт, «всякая страсть могла бы быть побеждена» (Наст. изд. С.270).

Heesch. Op. cit. S. 71.

Наст. изд. С. 157.

«В психологии… наши показания о внутренне воспринимаемом невольно являются уже абстракциями прежде, нежели мы узнаем это, и они становятся ими все более, чем определеннее желаем мы выяснить их» (Наст. изд. С. 64).

Наст. изд. С. 124.

Наст. изд. С. 143.

SW, IV, 105.

Наст. изд. С. 273.

Вот все, что касается Гербарта в русской литературе: Очерк лекций по педагогике Гербарта/ В сокращенном изложении Н. Г. Дебольского. Пед. Сбор. 187g. № 1, 2, 4, 6, 7; Никольский И. I.Ф. Гербарт, как педагог. Ж. М.Н.П. 1876. Ч.187; Гогоцкий С. Философский лексикон. II. С. 270–318; Любомудров С. Мысли Гербарта о значении и преподавании древних языков. Филолог. Обозр. 1891. Т. I. Kн.1; Жилин В. М. Дидактическое значение и место Библейской истории по взглядам гербартианцев. Педагогич. Сбор. 1894.

Август – декабрь. Нечаев А. Психология Гербарта, популярный очерк. Образование. 189g. № 1 и след.

Эти слова не должны быть понимаемы в том смысле, будто у самого Фихте была мысль рассматривать психологию как часть прикладной математики. Конечно, он, как столь решительный защитник трансцендентальной свободы, был очень далек от этого. Но Фихте научил меня главным образом своими заблуждениями, и он был способен к этому потому, что в особенной степени обладал стремлением к точности исследования. Обладая этим стремлением и благодаря ему, каждый учитель философии становится полезным для своих учеников; преподавание же, лишенное точности, порождает в философии только фантазеров и дураков.

Известно, что Фихте основой своего исследования сделал я, или, говоря другими словами, он отыскивал условия самосознания. Вследствие этого он обогатил философию одною, до тех пор неизвестною, проблемой, потому что на это раньше очень мало обращали внимания; и Кант, который считал представление я совсем бедным и пустым по содержанию, вследствие этого ложного утверждения совсем не обращал на него внимания. От Фихте, который постоянно возвращался к занятиям этим предметом и все-таки никогда не кончал их, я научился видеть, что здесь должен быть скрыт богатый и глубокий источник, открыть который, однако, можно только с помощью величайших усилий.

Первым, что мне открылось, было то, что я (Ichheit) должно быть не чем-нибудь первичным и самостоятельным, но самым зависимым и обусловленным из всего того, что только можно себе представить. А вместе с этим стало ясно, что мнения Фихте являются полнейшим извращением истины и поучительным примером для тех, которые думают им воспользоваться. Вторым, что я нашел, было то, что первоначальные представления интеллигентной сущности, если только они должны образоваться до самосознания (потому что они, как только что сказано, могут заключать в себе я не как нечто чуждое), должно быть или все, или частью друг другу противоположны, и вследствие этой противоположности они должны взаимно задерживаться, однако так, что задержанные представления не пропадают, но продолжаются как стремления, которые сами собой возвращаются в состояние действительного представливания, коль скоро по каким-нибудь основаниям, или целиком, или отчасти, исчезает задержка. Эта задержка могла и должна была стать предметом вычисления и вместе с этим стало ясно, что психология настолько же нуждается в математическом фундаменте, насколько и в метафизическом.

По учению Гербарта, истинная действительность есть не что иное, как множество сверхчувственных, внепространственных и вневременных (хотя и мыслимых в «умопостигаемом пространстве») реальностей, представляющих из себя качественно различные монады, или сущности. Эти реальные сущности, вступая между собою в сочетание, неизбежно стали бы, вследствие своей качественной противоположности, нарушать (stören) друг друга, если бы только каждая из них не охраняла от нарушения другими сущностями того простого качества, из которого она состоит. В этом «самосохранении» и заключается вся деятельность простых реальностей, или внутреннее состояние сущностей. – Прим. перев.

В «Главных положениях метафизики» мы читаем следующее: метод отношений употребляется для отыскания необходимых дополнительных понятий, если они скрыты. Этого метода нельзя приравнивать к математической формуле, которой можно беспечно вверяться при вычислении. Он только описывает в общем (до известного пункта), какое направление неизбежно примет мыслитель, занявшись данным противоречием. Но без ближайшего знакомства с проблемой его совсем нельзя применять. Прежде всего, при помощи аналитического рассмотрения, проблема должна быть доведена до такой совершенной отчетливости, чтобы можно было ясно мыслить как противоречие то, что только чувствовалось как трудность. Если пункт противоречия в точности найден, то является необходимым его противоречивое отрицание. Обозначив главное понятие через А, различим в нем два члена – М и N, которые оно допускает как тождественные и которые все-таки (по какому-нибудь признаку, хотя бы одному) относятся друг к другу, как да и нет. Противоречие не заключается ни в одном из членов, взятом самим по себе: оно заключается в их воображаемом тожестве. Это тожество и должно быть отрицаемо. Поэтому каждый из членов допускают отдельно. Но каждый член дан только с другим. Если мыслить М отдельно, то оно – пустое понятие, снова требующее соединения с N. Мысля его вместе с Nb А, мы вынуждаемся опять его отделить. Отделенное имеет значение только для соединения; соединенное мыслимо только в отделении. Таким образом, противоречие из главного понятия перешло в единичный член, который должен мыслиться тожественным и в то же время нетожественным с другим членом. Это вторичное противоречие опять требует противоречивого отрицания, т. е. отделения члена, являющегося в нем как нечто с ним связанное. Это, само с собой несогласное, Мне может быть одним и тем же. Оно должно распасться на одно и другое: одно М, тожественное с N, и другое М, нетожественное с N. Но здесь возобновляются предшествующие рассуждения. М, тожественное с противоречащим ему iV, немыслимо. Если, однако, при этом должно мыслить нечто, то оно прежде всего мыслится как М, т. е. как нетожественное с N.M, нетожественное с N, есть пустое понятие, не имеющее значения. Значение можно приписать только такому М, как оно выходит из главного понятия А. Следовательно, в каждом из нескольких М, коль скоро его следует мыслить в должной полноте, очевидно оказывается вторичное противоречие, и, если захотят все-таки и здесь избегнуть его разделением членов, то оно снова окажется в каждом из отдельных членов. Итак, оно не может быть уничтожено ни в одном единичном члене, как единичном. Следовательно, остается только принять, что разрешение этого противоречия заключается во множественности М как множественности. Многое, взятое вместе, должно быть тожественно с N. Следовательно, его сочетание должно равняться N, между тем как, вне сочетания, каждое М, взятое в отдельности, не равняется N. Вот в чем состоит метод. Он не может определить соединения М, потому что не знает самого М. Следовательно, в каждом отдельном случае придется доискиваться из свойств М, какое значение может иметь для него сочетание? Как мыслить для этого каждое из М? Какие при этом требования предлагаются самим А? Предположения соединений в каждом из М, отдельно взятом, дают потом дополнительные понятия, которые соединяются с А посредством синтеза а priori, или, иначе говоря, к которым оно относится. Легким примером является логический силлогизм. Чтобы посылки (двойное М которое должно быть тожественным с N, следствием, потому что следствие заключается в основании), как мысли, могли вступить в сочетание, что там, где идет речь о выделении следствия, должно обозначать нечто большее, чем простую ассоциацию, предполагается, что в каждой из них есть нечто такое, что само собою совпадает в мышлении (будет ли это тожественное понятие или понятия, которые уже связаны при помощи промежуточного ряда заключений или при помощи необходимого отношения). Это нечто не принадлежит сочетанию, потому что предшествует ему, как его условие. Но только одно лишь сочетание есть заключение. Это последнее тожественно со своим основанием, т. е. с каждою из посылок, поскольку она соединена с другой. (Hauptpunkte der Metaphysik, I, В.). – Прим. nepeв.

«Все наши мысли, – говорит Гербарт, – могут быть рассматриваемы с двух сторон: отчасти как деятельности нашего духа, отчасти со стороны того, что с помощью их мыслится. В последнем отношении они называются понятиями» (Lehrb. z. Einl. in die Philosophie, §34). Первоначальные понятия слагаются под влиянием окружающей обстановки и поэтому носят довольно случайный характер. Когда жизнь наталкивает человека на размышление, побуждая его отдавать себе отчет в собственных мыслях, он впервые начинает замечать всю неточность, бессвязность, неполноту и неправильность своих понятий. И вот, отчасти вследствие практической необходимости устранить спор или выяснить дело, отчасти же вследствие чисто теоретического интереса, у него возникает стремление исправить, дополнить, связать – вообще упорядочить свои понятия. Говоря иначе, в нем возникает стремление к философствованию. Таким образом, философия есть обработка понятий (Lehrb. z. Einl. in die Philos., §4). Приступая к этой обработке, мыслитель прежде всего должен, так сказать, разобраться в своих понятиях, привести в известность данный ему материал. Для этого он прежде всего должен сделать свои понятия ясными и отчетливыми. Та часть философии, которая совершает над понятиями эту предварительную операцию, называется логикой. В результате логической обработки понятий получается разделение понятий на два обширных класса, которые отличаются друг от друга тем, что понятия одного из них «вносят в наше представливание некоторую прибавку, состоящую в одобрительном или неодобрительном суждении» (Ibidem, §8). Такие понятия называются эстетическими и составляют предмет эстетики. Все же остальные становятся достоянием метафизики в широком смысле этого слова. Под метафизикой же в тесном смысле, или общей метафизикой, надо разуметь ту часть философии, которая занимается самыми общими понятиями бытия и бывания, без которых мы не можем себе представить ни внешнего, ни внутреннего опыта. Когда же метафизика переходит к рассмотрению более частных понятий, то получает название прикладной метафизики и образует философию природы, психологию и философию религии. – Прим. перев.

Ввиду особенной важности и сложности этого отдела небесполезно будет наперед указать главный ход заключающихся в нем мыслей. Наше Я обыкновенно считается чем-то таким, что не только само себя познает, но и возвышается над всеми временными представлениями. Различные частные представления, дающие нашему Я индивидуальную окраску, обыкновенно рассматриваются как нечто для него совершенно случайное. Но если бы мы захотели выкинуть из понятия Я все индивидуальные определения, то у нас получилось бы представление чистого Д которое мы могли бы определить как тожество субъекта и объекта. Такое определение заключало бы в себе много противоречий и поэтому являлось бы немыслимым. С другой стороны, немыслимо считать Я и агрегатом тех представлений, которыми определяется моя индивидуальность. Таким образом, для правильного определения общего понятия Я надо вскрыть его отношение к частным представлениям, дающим ему индивидуальную окраску. А эти отношения сводятся к тому, что хотя в каждый отдельный момент времени мое Охарактеризуется известными индивидуальными признаками, однако ни один из этих признаков, взятый сам по себе, не может считаться чем-нибудь неотъемлемым от этого Я, так как в последующие моменты он может быть заменен каким-нибудь другим, настолько же случайным, признаком. Словом, понятие нашего Д хотя и не стоит в необходимой связи с тем или другим отдельным представлением, однако оно необходимо связано с отдельными представлениями вообще. Но, так как ни одно из отдельных представлений, взятое само по себе, не дает представления Д то, по мнению Гербарта, «само представляемое, в своем многообразии, должно обладать свойством сбрасывать оковы, в которые был бы заключен субъект, могущий познавать одни только предметы и никогда – себя». Иначе говоря: для произведения понятия ^находящиеся в нашем сознании представления должны вступить между собою в такие отношения, чтобы мы были «перенесены из представливания» того, что дано в каждом представлении, отдельно взятом. А для этого отдельные представления, из которых возникает Я, должны потерпеть какое-то изменение. Но если бы это изменение сводилось к замене одного объективного представления другим, то в результате мы все-таки не перешли от не Як Я. С другой стороны, этого изменения нельзя понимать и как всецелого перехода того, что представляется нами как не Я, в представление Я, потому что даже независимо от вопроса о возможности такого перехода понятие чистого Я полно противоречий. Таким образом, в данном случае изменение представлений не может касаться их качества, и, следовательно, оно может относиться только к количественной стороне представлений. «Однако и здесь, – говорит Гербарт, – надо остерегаться недоразумения, будто может быть излишек в числе или степени представливания; ведь не может быть никакого излишка в том, что мы приняли как прямое условие Я. Следовательно, и количество представливания в известном смысле должно оставаться тем же самым. Но, в другом смысле, оно все-таки должно уменьшаться. «Эти соображения принуждают Гербарта рассматривать количественную сторону представлений с двоякой точки зрения: во-первых, с точки зрения представляемого и, во-вторых, с точки зрения представливания. Благодаря такому разграничению Гербарт находит возможным утверждать, что для порождения Я должно изменяться количество представляемого, но не представливания. Говоря словами Гербарта, «деятельность субъекта в представливании должна пребывать неуменыпаемой, но его эффект, представляемый образ, должен ослабевать, или совсем уничтожаться, и в этом должно проявлять свое бытие то, что является результатом действия нескольких взаимно противоположных представлений. «Это представление без представляемого, или эта деятельность без действия, называется у Гербарта стремлением к представливанию, отчего, в конце концов, получается, что «если противоположные представления объединены в одном и том же субъекте, который должен достичь самосознания, то представления превращаются в стремление к представливанию». – Прим. перев.