Однако здесь нам ничуть бы не помогло, если бы одно объективное определение переходило в другое. Если допустить, что представление красного переходит в представление голубого, или высокий звук – в низкий, то это голубое и этот низкий звук настолько же чужды представлению Я (которое должно возникнуть), как представления красного и высокого звука. Следовательно, таким изменением ничего бы не достигалось.

Или если бы мы захотели сказать, что объективные представления должны совершенно оставить свой вид, чтобы вместо не Я представить скорее Я, то это, даже независимо от вопроса о возможности, было бы совсем несообразным с проблемою. Ведь мы видели, что чистое Я есть противоречие, и поэтому упомянутое требование означает не что другое, как то, что представления из вида представимого (Vorstellbaren) должны перейти в вид непредставимого и нелепого.

Так как Я необходимо относится к многообразию таких объектов, которые суть не Я, то эти объективные представления должны оставаться в своем собственном виде, потому что иначе для Я снова пропал бы пункт отношения.

Если же мы оставим им их качество, то их изменение может относиться только к количеству представливания.

Однако и здесь надо остерегаться недоразумения; именно, будто может быть излишек в числе и степени представливания; ведь не может быть никакого излишка в том, что мы приняли как прямое условие Я. Следовательно, и количество представливания в известном смысле должно оставаться тем же самым.

Но в другом смысле оно все-таки должно уменьшаться; потому что если субъект должен придти к самому себе, то он, очевидно, не может оставаться таким образом заключенным в объективном, как мы это представляли себе до сих пор.

Здесь мы приходим к тому, чтобы породить новое понятие, которое было бы удовлетворительно во всех отношениях.

Если мы говорим, что объективное, как оно есть, негодно для того, чтобы входить в самосознание, потому что иначе мы представляли бы самих себя чем-то чуждым и другим: то здесь мы направляем свое внимание на то объективное, на те образы, которые предносятся представляющему, а не на то представливание, которое мы приписываем самому субъекту как деятельность. Следовательно, с первым пунктом совпадает наше требование, что изменение должно происходить в количестве представляемого, и если при этом мы можем установить неизменяемость представливания, субъективно взятого, то объясняются различные отношения, причем мы не наталкиваемся ни на какое истинное противоречие.

Следовательно, деятельность субъекта в представливании должна пребывать неуменынаемой, но его эффект, представляемый образ, должен ослабевать или совсем уничтожаться; и в этом должно проявлять свое бытие (bestehen) то, что является результатом действия нескольких взаимно противоположных представлений.

Но деятельность, продолжающаяся в то время, как ее эффект, который она приносила бы в силу своих свойств (Eigenthümlichkeit), удерживается чем-нибудь чуждым, может быть названа только именем стремления.

Поэтому, если противоположные представления объединены в одном и том же субъекте, который должен достичь самосознания, то представления превращаются (aus Vorstellungen wird) в стремление к представлению.

Только что полученные мысли мы можем сейчас сравнить с опытом. Опыт учит, что наши представления затемняются, исчезают, возвращаются снова. О том состоянии, в котором они могли бы находиться, исчезая из сознания, не может ничего сказать никакой опыт, потому что мы имеем опыт лишь постольку, поскольку действительно представляем, и желание наблюдать исчезание собственных представлений было бы равносильным желанию воспринимать свое собственное засыпание. Однако куда не достигает опыт, очень часто можно проникнуть путем умозрения: и мы сейчас только что видели, что наши представления, исчезнув из сознания, превращаются в стремление к представливанию и что, как такое стремление, они продолжаются не уменьшаясь, отчего их представляемое должно снова возвратиться, коль скоро будут побеждены препятствия, которыми они стеснялись.