Целевая концепция эффективности подверглась определенной критике и при исследовании эффективности правоприменительных актов. Во-первых, по замечанию М. Н. Андрюшенко, «эффективность есть количественная характеристика отношения цели и теоретической возможности и формы ее материализации, цели и материализации ее конструктивного решения». Отсюда следует, что понимание эффективности приговора как соответствия результата и цели правосудия предполагает, прежде всего, анализ целей правовых норм. Но цели последних, вероятно, не могут быть окончательно установлены без соответствующего анализа последствий их применения и реализации[16]. Во-вторых, по замечанию М. Ф. Маликова в отношении эффективности правоприменительных актов, даже в том случае, когда цель выявлена верно и найден оптимальный путь ее достижения, без конкретного судебного приговора она не достигается. Степень эффективности приговора будет зависеть не только от того, в какой степени результат действия приговора в действительности приближен к идеалу (выраженному в виде цели правосудия), но и от того, насколько точно соблюдается порядок вынесения приговора и насколько действенна ответственность за его нарушение[17].

Разновидностью функционально-целевой концепции в советской литературе стала причинно-функционально-целевая концепция, отличавшаяся от первой обращением к анализу совершенства правовой нормы и включением в оценку ее эффективности таких элементов, как социально полезный характер результата действия правовой нормы, учет затрат материальных средств, человеческой энергии и времени при решении поставленных задач, оптимальный вариант достижения поставленной цели и т. д.[18] Один из приверженцев данного подхода, В. А. Козлов, например, понимал эффективность норм права как максимально положительную результативность действия правовых норм при наименьших социальных издержках. Он писал, что «эффективность правового регулирования нельзя рассматривать как простую результативность, она необходимо должна включать классовую полезность этих результатов»[19].

В литературе советского периода имелись и другие подходы к понятию эффективности правовых предписаний. Так, например, авторы монографии «Эффективность действия правовых норм» не разделяли точку зрения, согласно которой эффективность правовой нормы определяется соотношением между заключенной в ней целью и полученным результатом. Они указывали, что нет никаких оснований исключать из анализа эффективности правовых норм те реальные средства, действия тех конкретно-исторических субъектов, которые только и приводят к достижению того или иного результата. «Чистое» действие нормативного акта ничему в действительности не соответствует. Даже если рассматривать действие закона в отношении индивидов, а не социальных групп, то и тогда очевидно, что результат такого действия зависит не только от права, но и от множества характеристик рассматриваемого субъекта. Определять эффективность по отношению между результатом и целью проблематично не только потому, что у отдельной нормы редко имеется особая цель, но и потому, что полный результат действия этой нормы на момент исследования никогда не известен[20].

Нельзя не согласиться с тем, что целевая концепция эффективности является важным достижением юридической науки. Главное из достоинств этой концепции – «концентрация внимания в оценке эффективности на соотношении достигнутого и запланированного, сущего и должного[21]. Кроме того, важным представляется акцентирование внимания на целенаправленном характере человеческой деятельности, в том числе правовой.