Музыка не ушла. Она просто изменила форму.

Но было что-то еще. Что-то, о чем я не говорил даже самому себе. С каждым новым проектом, с каждым новым успехом росло неясное, тревожное чувство. Я создавал красивые истории для других – и не имел своей собственной. Показывал жизнь через объектив – и не жил ею сам.

Парадокс монтажа в том, что ты всегда за кадром. Всегда наблюдатель, никогда – участник. Ты создаешь реальность, которой нет. Склеиваешь моменты, которые никогда не существовали вместе. И чем лучше ты это делаешь, тем больше отдаляешься от настоящего.

Я помню тот проект. Документальный фильм о старом джазовом музыканте. Его руки – узловатые, с выступающими венами – крупным планом на клавишах. Его глаза – полуслепые, но живые – когда он говорил о музыке. Его голос – хриплый, прокуренный – рассказывающий о концертах, гастролях, женщинах, виски.

– Знаешь, сынок, – сказал он мне в конце съемок, положив морщинистую руку на мое плечо, – музыка спасла меня. Но она же чуть не убила.

Я кивнул тогда, не понимая, насколько это близко. Насколько точно.

Монтируя этот фильм, я часами вглядывался в его лицо. Искал в нем что-то – сам не знал что. Может быть, ответ на вопрос, который не решался задать. Может быть, оправдание. Может быть, прощение.

В какой-то момент я понял, что плачу. Слезы капали на клавиатуру. Я не мог остановиться. Всё, что я так старательно сдерживал годами, прорвалось наружу. Я оплакивал не его – я оплакивал себя. Того, кем я был. Того, кем мог бы стать. Того, кто потерялся где-то между музыкой и монтажом.

На следующий день я взял отгул. Впервые за долгое время. Пошел на набережную, сел на скамейку и просто смотрел на воду. Люди проходили мимо – размытые силуэты на периферии зрения. Солнце садилось, окрашивая всё в оранжевый. Идеальное освещение для съемки. Я машинально потянулся за камерой – и понял, что не взял ее с собой.

Странное ощущение – смотреть на мир без объектива между ним и тобой. Незащищенное, почти болезненное. Но настоящее.

Я достал блокнот и начал писать. Не план съемки, не раскадровку – просто слова. Они выплескивались на бумагу быстрее, чем я успевал их обдумать. Путаные, сбивчивые, неотредактированные.

В тот момент я не знал, что это начало новой главы. Новой маски. Нового способа скрыться.

Но что-то внутри уже шептало: этого тоже будет недостаточно. Никакой монтаж не соберет меня из осколков. Никакой фильм не расскажет моей истории.

А где-то в глубине сознания зрел главный вопрос: какую историю я вообще хочу рассказать? И кому?

Когда стемнело, я закрыл блокнот и пошел домой. На мониторе всё еще был открыт незаконченный проект. Таймлайн с аккуратно разложенными клипами. Цветовые схемы. Звуковые дорожки. Всё идеально организовано, всё под контролем.

Я сел за компьютер и продолжил работу. Кадр за кадром. Сцена за сценой. История за историей.

Чужие истории.

Утром мне позвонили с предложением нового проекта. Крупный, престижный, хорошо оплачиваемый. Я согласился не задумываясь. Что еще мне оставалось делать?

Иногда, сидя ночами за монтажом, я задаюсь вопросом: если взять все кадры моей жизни и переставить их – получится ли история с другим смыслом? Можно ли перемонтировать самого себя? Или я навсегда останусь этим странным существом между двумя мирами – там, где настоящее имя уже забыто, а новое ещё не стало своим?

Наверное, в этом суть монтажа – создавать иллюзию цельности из разрозненных частей. Именно этим я и занимаюсь. Не только с чужими историями на экране. С собой.

А в те редкие моменты, когда экран гаснет, и я вижу в черном стекле монитора свое отражение – там кто-то совсем другой. Человек с пустыми глазами, который мечтает вырваться из собственного отражения.