Автобус остановился.

– Приехали! – громко объявил водитель. – Те, которые до «Бесова» – слазь!

Я посмотрел в окно. Снежное поле, вдалеке темнел лес. Никакой деревни не видно.

– Дядька Кузьма! – всполошилась девушка. – Мы же не доехали! До Бесова две версты.

– Ножками дойдёт, – весело откликнулся дедок. – Слышь, человек? Видишь замёрзшую речку? По ней иди вправо, берёзовую рощу пройдёшь, а там и деревня твоя. Ну вылазь, говорю! – и ногой дрыгнул, словно пинка мне дал. Гляжу, а на ноге у него лапоть. Ну и дела.

Пошёл я к выходу, а девушка мне шепчет:

– Как в деревню придёте – сразу к отцу Афанасию ступайте, это батюшка местный. Ни в какие дома не заходите.

Я не нашёлся что ответить, и молча покинул допотопный автобус.

Стою. Кругом белым-бело. Небеса потемнели, скоро ночь. А я, как идиот, один в этом снежном краю.

То, что я за поле принял, большой замёрзшей речкой оказалось. Вспомнил слова водителя, что направо нужно идти – пошёл. Хорошо хоть ветер стих. Пальто у меня тёплое – не замёрзну.

Вдалеке что-то светлое возвышается, то ли камень из речки торчит, то ли – предмет какой-то. Только подойдя ближе, понял, что это человек. Высокий, худой. Стоит ко мне спиной на коленях и в чёрной полынье руками водит. Похоже, ещё один псих. На улице минус двадцать, а он в одной рубахе длинной. А рубаха, к слову, на саван похожа, серая, как парусина.

Ну его, думаю, лучше с сумасшедшим не разговаривать. Решил его тихонько по дуге обойти.

Только псих, видно, меня почуял. Обернулся, встал с колен и ко мне попёр. Идёт, шатается как пьяный, и бормочет:

– Рыба. Где моя рыба?

– Здравствуйте, – говорю. – Не холодно вам в одной рубахе?

И тут меня словно громом поразило, лицо я его разглядел. Глаз нет, только чёрные впадины, нос тоже отсутствует, кожа серая, лохмотьями свешивается. Да это же мертвец!

На пальцах вместо ногтей чёрные когти.

И такой ужас на меня напал, что я встал как вкопанный, ноги свинцом налились. А мертвяк идёт на меня и приговаривает:

– Рыба. Где моя рыба?

Когда он совсем близко подошёл, я истерично закричал:

– Нет у меня рыбы!

Живой труп от моего крика остановился. Покачнулся и вдруг указал на меня уродливым пальцем:

– Вот моя рыба!

При этом рот его растянулся в улыбке, и я увидел здоровенные острые зубищи.

Тут ко мне силы разом вернулись, побежал так, что ветер в ушах засвистел. Бегу и думаю: надо туда, к берёзовой роще. Если водитель, похожий на лешего, не соврал – там деревня.

Мертвяк мне неуклюжим показался, такой, пожалуй, не догонит.

Обернулся, а трупешник не отстаёт. Уже чуть ли не рукой меня за ворот хватает. И такая жуть на меня накатила, что я заорал благим матом и ещё пуще припустил. И когда решил, что от монстра оторвался – поскользнулся некстати. Кубарем покатился, вздымая снежную крупу. Что-то больно в бедро впилось. Да это пузырёк, что мне девчонка всучила. Говорила, на кого-то агрессивного побрызгать. Какой там брызгать, мертвяк уже на меня кинулся, когтистой лапищей в грудь ударил и будто острыми ножами пальто порезал. Выхватил я склянку из кармана и в пасть ему швырнул. Лязгнули здоровенные зубищи, только осколки и вода в разные стороны пылью разлетелись. И диво случилось – взревело чудище по-медвежьи, отпрянуло. Изо рта зелёный дым повалил, завертелось волчком, про меня забыло. Рычит и вертится. Ну, я на карачках прочь. Вскочил и дал дёру. Оглядываюсь, мертвяк носится как угорелый, уже не зелёный, а чёрный дым над ним клубится. Да такой густой, будто кто резиновую шину поджёг.

Бежал я до тех пор, пока не выдохся. Речка кончилась, вокруг берёзовая роща. А вдали между деревьев тёмные силуэты домов виднеются. Упал я на снег, лежу, пытаясь отдышаться. Сердце в груди стучит так, что в ушах грохот. Кому рассказать – никто не поверит. Ведьмы в автобусе, оживший мертвяк-людоед. Я что, в страшную сказку попал? Какая там сказка, если на пальто пять длинных порезов, аж до рубахи когтями продрал.