С рюкзаком отношения, кажется, постепенно налаживались – всё равно от него не избавиться до конца похода. Вячеславу рюкзак нужен больше, чем рюкзаку Вячеслав. Начала эта ёмкость для груза с того, что усиленно тянула носителя своего вниз за лямки. Они врезывались в плечи. Было не столько тяжело, сколько больно. Тут прямая зависимость: чем тяжелее – тем больнее. Да и в спину что-нибудь упирается твёрдое, как его ни смягчай прокладками. Равномерно шагая по горным тропам, и без них, любуясь сквозь пот со лба окружающей прекрасностью и сгребая его, Вяч придумал использовать в качестве контейнера пустой картонный ящик, который согласился бы принять в себя рюкзак. Отыскал подходящий возле турбазовской столовой. Впихнул в рюкзак и, не заботясь больше о хитроумной системе укладывания вещей, побросал их как попало. Свои плюс часть грузов группы – банки консервов. Эксперимент удался. Рюкз прилёг к спине всей плоскостью равномерно. Нести его стало, или показалось, гораздо легче.

Костёр отгорел, песни отпелись, разговоры отзвучали – пора и спать. Девушкам скучновато. На всю группу в тридцать человек мужского пола всего четыре с половиной единицы, включая инструктора Мишу. Кроме него Вячеслав, Вольдемар, Андрей, долговязый субъект семнадцати лет, и обладатель полного имени Александр и короткого Саня, повар из ресторана, – он то и представлял собой половину единицы мужчины. Причина: незадолго до поездки «на юг» перенёс какую-то операцию на животе, от чего нёс пол груза, ел полпорции и шёл в пол силы. И хорошо ещё, что вообще шёл – мог бы объехать горный маршрут на автобусе и прибыть прямо в турбазу «Сокол» уже на берегу моря Чёрного. Саня просто не знал, что надо будет идти пешком через горные перевалы – отдыхать ехал…

Оскучав окончательно, группа расползлась по спальникам внутри длинной норы – палатки. Вся. Кроме Лены. Она сидела возле угасающего костра на брёвнышке копошилась прутиком в мерцающих углях…

– Знаешь, Вяч… Слушай: почему ты называешься «Вячем»? Вячик – мячик. Не подходит тебе это… прозвище. Ты Вячеслав – это и звучит гордо.

– Зато Вяч короче. Так ребята в общаге прозвали. Я не против, – пожал равнодушно Вячеслав, подумав: «Шла бы ты домой, Пенелопа»… Поспать бы. Одному…» Но и уходить не моглось самому, пока Лена рядом. Подумает ещё, что он с ней общаться не хочет.

– Я всё думаю… Думаю всё, что было бы, если бы ты со скалы сорвался… Бессмысленность какая – ехать на юг, и здесь… – Лена не договорила.

– Если бы я сорвался были бы очень разнообразные события. Для группы в целом. А для меня не было бы уже никаких… Бессмысленность?.. А я так думаю, что нет ничего бессмысленного. Только мы не всегда понимаем смысл происходящего объективно. Мы всегда своё видение имеем. Не видим его там, где он есть и видим там, где его нет… Но и в этом таится какой-то смысл… Был же он в том, что я на скалу взобрался. Я увидел на её вершине реальную сказку – нигде такого больше нет. Ты её не видела и какой для тебя в этом смысл?.. Я увидел сверху чудесный пейзаж и твой испуг за меня… Или за себя?.. Страшно было бы одной по лесу идти?.. Наконец, и я испугался сам – того испугался, что слезть не смогу, а спускаться боязно – вдруг сорвусь. Это, знаешь ли, с непривычки как-то неприятно. Но я и преодолел свою трусость. Или она помогла мне преодолеть страх перед собственной нерешительностью и в результате я спустился… Разве в этом нет смысла?

– Послушай ты, философ. Ты хоть сам-то понимаешь, что говоришь? «Смысл бессмысленности в смысле преодоления осмысленной трусости перед бессмысленным страхом»… Это, я думаю, у тебя от пережитого на стене. Давай-ка ложись в свой одноместный. Простись с костром, проспись, а завтра, может быть, у тебя другие желания проявятся – «осмысленные в бессмыслице немыслимого смысла».