Года через два потом этот же маршрут Вячеславу показался бы простой прогулкой, а тот же вес рюкзака – почти забавой, по сравнению с альпинистскими переходами и грузом. Но сейчас поход был первым… Он, начавшись утром, к вечеру доконал. В Авадхару вступили на полусогнутых. Едва достояли традиционную линейку с непременным компотом, вроде бы сладким – не поняли. Дотащились до временно выделенных домиков, спустили с себя родные рюкзаки и повалились там, где стояли – на пол… Блаженство. Неподвижно лежать и не двигаться. Ни в коем случае. Ни чем. Особенно ногами. Даже не моргать. Пусть и веки отдохнут. Им тоже досталось…

Но какая красотища!.. Вячеслав восхищённо видел даже сквозь закрытые веки. Идеально ровная площадь турбазы, покрытая мелким щебнем светло-серого цвета… Острые наконечники стрел тёмно-зелёных кавказских елей и пихт, и вокруг – мощными высокими громадами-пирамидами горы. Чистые горы – без растительности. Ни травы, ни кустика, ни деревьев – на такой высоте они уже не растут. Скалы и камни. Снега возле вершин. Сами вершины. Всё – освещено медленно плывущим к закату солнцем. Кроме тёмно-синего неба, лучам светила не подвластного. На нём бледная, словно полупрозрачная, луна… Между тел гор, в ущельях, сиреневые облака. Фантастика. Уже только ради того, чтобы увидеть такое, нужно идти в горы. «Внизу не встретишь, как ни тянись, за всю свою красивую жизнь, десятой доли таких красот и чудес». «Десятой…» Сотой! Вячеслав вбирал в себя и красоты, и чудеса навсегда…

Неподвижность наваливала дрёму… Навалила… Вяч, принявший йоговскую позу абсолютного расслабления, вошёл в образ жаворонка, растворяющегося в бесконечности неба, начал засыпать…

– Эй, камыссар! Заснул, что ли, гэнацвалэ? – раздался чей-то зычный глас от дверей.

«Какой ещё комиссар?» – недовольно прислушался Вяч, не выходя ещё из образа.

– Я тебе говорю, с ножиком! – настаивал тот же голос.

«Ага – это уже про меня» – сообразил Вячеслав, вспомнив про миниатюрный ножичек в цветных кожаных ножнах, висевший на его поясе. Жаворонок метнулся в сторону и исчез, помахав на прощанье крылышками. «Вот канальство полетать… то бишь – отдохнуть не дадут. Чего надо?»

– Это ты мне? – сев в позу лотоса, посмотрел Вяч в сторону двери. – Какой я тебе комиссар?

– Ты не мне камыссар. Ты вообще камыссар – вон у тебя на пузе звезда, – голос принадлежал, оказалось, тщедушному, но гибкому на вид кавказцу лет двадцати пяти природно черноволосому с короткой стрижкой спортсмена.

Вячеслав догадался: его брюки плотно поддерживал поясной ремень отца образца военной формы тридцатых годов с пряжкой виде звезды.

– Ну, пусть буду я «камыссар». Дальше что?

– А ты меня не передразнивай, комиссар, – вдруг утратил кавказский акцент черноволосый. – Я знаю, что ты не комиссар. Тебя как зовут?

– Вячеславом меня зовут. А ты кто такой?

– Я Рэзо… Так ты, Вячеслав, не комиссар. Ты – дурак, – белым кукурузным початком зубов смотрел прямо в глаза Вячу Рэзо.

«Ты смотри – нарывается парнишша», – слегка удивился Вячеслав. Слегка потому, что уже наслышан был о беспредельной агрессивности «сынов гор».

– Ну что тебе сказать, дорогой… Сам ты дурак в тройном размере. Не оригинально, но факт, – готовясь вскочить на ноги, парировал Вяч.

– Да ты не абижайся, гэнацвалэ, – вновь решил восстановить специфический акцент кавказец, обаятельно блеснув зубами. – Я про пословицу русскую: «умный в гору нэ пайдёт – умный гору абойдёт». Ты гору не абошёл – значит ты не умный, а дурак. На меня нэ абижайся – на пословицу свою абидься.

– Слушай, знаток русских пословиц, тебе чего? – подал голос «Пол-туриста», не отрывая затылка от рюкзака. – Видишь, люди отдыхают. Гулял бы ты отсюда.