В галерее я проводила не так много времени, в четыре часа мой рабочий день заканчивался, что меня вполне устраивало, ибо я использовала это время по полной программе – тогда у меня была возможность пройтись по магазинам. Конечно, я не скупала все подряд, но все же кредитка Лео с внушительным балансом была серьезным соблазном. В итоге каждый такой поход завершался либо шарфиком, либо флаконом духов и каждый раз – коробкой шоколадных конфет. Конечно, я ничего ему не говорила. Может, подсознательно я до сих пор не могла простить ему крушение своей карьеры, и это было своеобразной женской местью, но мы больше об этом не говорили. Я этого не хотела, хотя он так и не признал свою вину.

Спустя пару-тройку месяцев я настолько погрузилась в работу с картинами, что уже не думала о проблемах, которые давно пора было оставить в прошлом. Я ощущала себя полноправной сотрудницей галереи, помощницей и где-то даже заместителем Бланш. Дни летели со скоростью звука, а по вечерам мы с Лео часто выходили в свет. Это были вечерние и ночные тусовки в клубах с его друзьями, скучные посиделки в крутых ресторанах с его партнерами по работе, где я безропотно (и не без удовольствия) выполняла роль «первой леди», а иногда просто гуляния по ночному Парижу или зависания в квартире, где было совсем нечем заняться, кроме как предаваться разгулу плоти. Про себя я называла это богемной жизнью. Я, Элина Эдельман, веду богемный образ жизни со своим непостижимым мужем… И вот, кажется, я начала понимать, что мне это нравится…

А потом я заболела гриппом.

Весь день я провела в галерее, помогая Бланш готовить презентацию для вернисажа. Я была настолько увлечена делом, что даже не ощущала усталости. Я поняла, что уже десять вечера, когда услышала бой старых антикварных часов в ее импровизированной гостиной. Я не хотела уходить, не доделав презентацию до конца, – Бланш буквально выгнала меня, пригрозив, что я нужна ей бодрая и выспавшаяся. Я сдалась.

Я решила пойти пешком – галерея была не так далеко от нашего дома. По дороге я почувствовала легкий озноб и только тогда поняла, как сильно устала. Открыв дверь, я увидела, что дома никого нет. Неужели Лео еще не вернулся?.. Переодевшись, я снова ощутила озноб и решила принять горячий душ с уверенностью, что после сразу же станет легче. Но легче не стало. Я почувствовала себя еще хуже: к ознобу прибавилась ломота во всем теле и резь в глазах. Только тогда я поняла, что у меня высокая температура.

Лео нашел меня в постели с градусником и грелкой.

– Только не это… Я же говорил, одевайся теплее.

– Вот только не надо – тебе-то всегда жарко, так что совет одеваться теплее звучит из твоих уст минимум как издевка.

Но на самом деле мне было не до пререканий – так плохо я давно себя не чувствовала.

Утром стало еще хуже. Наглотавшись на ночь таблеток, я надеялась сбить жар и облегчить ломоту, но сейчас мне казалось, что меня всю ломает изнутри, я реально ощущала, как болит каждая кость и каждая мышца. Даже кожа болела. Я не стала спорить с Лео – тем более что спорить было бесполезно. Он вызвал врача. Это был приятный мужчина средних лет, но когда он ушел, я не смогла вспомнить его лица. У меня начался бред.

Я плохо помню, что говорила и делала. Помню только, что никогда не чувствовала себя хуже. Я металась по кровати, мне казалось, что меня поочередно погружают то в огонь, то в воду. В голове промелькнула мысль, что, возможно, это и есть ад. Мне стало так страшно, что я начала звать маму, я почувствовала себя семилетним ребенком, беспомощным и жутко напуганным. Потом я пыталась молиться – то вслух, то про себя. Мысли, слова – все стало сбиваться, и наверно, это был первый раз в моей жизни, когда я всерьез испугалась, что умираю…