– Ты не серчай на Златку, – негромко произнесла она. – Сердце у всех не на месте было. За тебя. За Радима. А Златка любит его. Крепко любит. Прости ей.

Я вдруг почувствовала, что слезы закипают на глазах от этих простых слов. Сама от себя не ожидая, я вдруг разрыдалась. Я никогда не относилась к тем девушкам, которым для слез порой и повода-то не нужно, потому списала все на нервное напряжение, но где-то на краю сознания билась мысль о том, что такая любовь бывает только в книжках. Во всяком случае, простое и искреннее «крепко любит» казалось чем-то… нереальным. И эта мысль заставляла меня размазывать слезы и прижимать ладонь Добронеги к щеке.

– Ну-ну, – повторяла Добронега, – хорошо все будет.

Выплакавшись, я принялась убирать со стола. Собрала миски в деревянный тазик, привычно зачерпнула теплую воду из чугунка, начала мыть.

– Так что в дружинной избе? – вдруг спросила Добронега, по-прежнему сидевшая за столом и, подперев щеку рукой, наблюдавшая за мной.

– Да ничего… Радим поругал, что одна хожу.

– И правильно, – одобрила Добронега. – Не след тебе пока. Ты еще не в себе и…

– Почему думаешь, что не в себе? – я затаила дыхание в ожидании ответа.

Добронега вздохнула.

– Не все помнишь, говоришь не то порой.

Мое сердце пропустило удар.

– Думаешь, это пройдет? – негромко спросила я.

– Все проходит, – спокойно ответила Добронега. – Так бывает. Порой лучше и не помнить. Так и душа целее, и разум. Хуже вон, как Олег.

Я застыла:

– А что Олег?

Добронега вздохнула и отвела взгляд. Ее руки будто жили своей жизнью, теребя рушник, укрывавший хлеб. Спустя пару минут я поняла, что она не ответит, и зашла с другой стороны:

– Радим не хотел меня одну отпускать, так Олег проводить вызвался.

Добронега чуть кивнула и буднично спросила:

– С Олегом-то поди опять ссорилась?

– Нет, – я взяла чистое полотенце и не спеша принялась вытирать вымытую посуду. – Он просто проводил, и все. Мы и не говорили почти.

Добронега тяжело вздохнула и подняла на меня взгляд:

– Не цепляй ты его, дочка. Хватит! Оставь! Ты ж не только его травишь, ты же и Радимушку… О брате хоть подумай, они же и так тогда чуть…

Добронега встала, так и не закончив фразы, махнула рукой и вышла из комнаты. Спустя мгновение она уже что-то ласково говорила во дворе отвязанному на ночь Серому.

А я все терла миску, хотя та давно была сухой. От слов Добронеги все внутри перевернулось. Что было в жизни Альгидраса? Что случилось между ним и Всемилой? Роман? Вряд ли… Это же побратимство – связь покрепче кровной. Да и разве Радим простил бы чужеземному мальчишке роман с сестрой, просватанной да княжескому сыну обещанной? Я прислонилась спиной к стене, продолжая вытирать миску. Или простил бы?

А потом на меня снизошло еще одно озарение. О чем я там полдня грезила? Что меня чуть ли не принц от злого зверя спас? Я усмехнулась. Картинка начала обретать четкость. Исходя из слов Добронеги, Альгидрас не испытывает лично ко мне ни малейшей симпатии. И все, что произошло сегодня, только… как он там сказал? «Ради Радима»? И еще ради Добронеги, относящейся к нему с искренней теплотой.

Добро пожаловать на землю.

***

«Всемилу не нашли ни на следующий день, ни через седмицу. Каждое утро воевода Радимир просыпался с мыслью, что это все дурной сон, но, видя непривычно молчаливую Златку, глядевшую с тревогой, постоянно присутствующего в их доме Олега, сразу вспоминал и срезанную косу, и неустанные поиски. Они каждый день выходили в море, но ни один кварский корабль не попадался на пути. Вглубь земли на расстояние трехдневного перехода разъехались снаряженные отряды. Они искали, не переставая, усилив посты и посулив награду за любые вести. И каждое мгновение сердце Радима щемило при мысли, что его маленькая беспомощная Всемилка, его кровинушка, не видавшая в своей жизни ничего, кроме заботы, может быть в руках врагов. Он знал, кто такие квары. Он видел, что они оставляли после себя. Верно, потому, вновь оказываясь в коротких снах в одном и том же месте, Радим просыпался в липком поту, с постыдными криками, и ему хотелось уснуть навеки под испуганным взглядом Златки. Жена что-то шептала, гладила по взмокшим волосам и снова шептала. Только благодаря ей Радим и сохранил рассудок и силы для мести.