– Я… я ненавижу себя, – голос дрогнул, но она продолжила. – Каждый день, каждую минуту. Своё тело, своё лицо, свою неспособность контролировать, что я ем… После вашей статьи об идеалах я попробовала нарисовать себя… – она достала из сумки сложенный лист с портретом. – Вот такой я должна быть. Настоящей. Но вместо этого я… я…

Аля не смогла закончить фразу. Слёзы подступили к глазам.

Агата бережно взяла рисунок и внимательно рассмотрела его.

– Прекрасный рисунок. Вы талантливы, Аля. И я вижу, что вы изобразили здесь не просто красивую девушку, а своё представление о внутренней сущности.

Она отложила картину и подалась вперёд, глядя Але прямо в глаза.

– Знаете, что такое зеркало с точки зрения психологии и философии? Это граница между двумя мирами – тем, что мы видим, и тем, что существует на самом деле. Но мы часто путаем эти два мира.

Аля заворожённо слушала. Голос Агаты словно обволакивал её, уносил тревоги.

– Я прочитала все ваши статьи об идеалах, снах, зеркалах и самовосприятии, – призналась Аля. – Но я не могу… не могу перестать видеть себя уродиной.

– Какое жестокое слово – «уродина». Кто впервые произнёс его в отношении вас?

Аля задумалась.

– Дети в школе, наверное… Я не помню точно.

– А зеркала? – внезапно спросила Агата. – Когда вы начали бояться своего отражения?

– Я… – Аля замолчала, пытаясь вспомнить. – Мне кажется, всегда. Мне иногда чудится, что в зеркале не только я, что там что-то есть… что-то наблюдает за мной.

Агата кивнула, словно ожидала именно такого ответа.

– В древних культурах зеркала считались порталами в иные миры. Люди верили, что через них можно увидеть свою истинную сущность – душу, иначе говоря. То, что вы боитесь зеркал, глубоко символично. Вы боитесь не отражения, а встречи с собой настоящей.

Она мягко улыбнулась и указала на медленно качающийся маятник.

– Не бойтесь этого наблюдателя, – голос Агаты был мягким, но уверенным. – Это часть вас самой. Та самая, которую вы нарисовали на портрете. Она ждёт, когда вы позволите ей выйти.

– Как?

– Мы будем работать над этим вместе. Я помогу вам увидеть свою истинную сущность и принять её.

Аля ощутила, как внутри растёт что-то новое – хрупкая, но настойчивая надежда.

– У вас есть романтические чувства к кому-то? – внезапно спросила Агата совсем другим тоном.

Вопрос застал Алю врасплох.

– Да, к Ро… – она запнулась, вспомнив о Романе, выходившем из этого кабинета. – К однокласснику.

– Понимаю, – мягко сказала Агата. – Это тоже часть вашего пути к себе. Мы обязательно коснёмся этой темы.

Она сделала паузу, а затем мягко сложила руки на коленях и продолжила более глубоким голосом:

– Аля, расскажите мне больше о своей семье. Как складываются ваши отношения с родителями?

– С папой нормально. Он тихий, не лезет особо. А вот мама… – Аля замялась, собираясь с мыслями. – Она всегда такая… правильная. Бойкая, энергичная, стройная. Я чувствую, что она обесценивает меня и постоянно подшучивает, будто я ребенок.

– А как вы реагируете на эти шутки?

– Никак. Делаю вид, что мне всё равно. Но внутри… внутри каждый раз что-то обрывается.

Агата задумчиво кивнула.

– Знаете, Аля, Зигмунд Фрейд говорил, что отношения с родителями формируют наше самовосприятие. Особенно для девочек важно отражение в глазах матери. Если мы не видим там принятия, то начинаем воспринимать себя как нечто неполноценное, неприемлемое.

Она подалась вперёд, и в её глубоких синих глазах появился особый блеск.

– Скажите, что вам снится по ночам? Какие сны вы запоминаете?

Аля вздрогнула и напряглась, силясь вспомнить собственные сны: она никогда не придавала им большого значения даже к кошмарам – липким, болезненным кошмарам, которые часто мешали ей спать с раннего детства – и привыкла к ним как к чему-то естественному. Почти.