Каждый мазок кисти казался шагом к оживлению этого образа, к тому, чтобы воплотить его в жизнь, в себя саму. Внутри самой Али что-то менялось – что-то сдвигалось с места, пробуждалось, начинало дышать. Время будто замерло. Ночь, наступающая на город, недоделанные уроки, насмешки одноклассников – всё это потеряло значение.

Она не знала, сколько времени прошло – минута, час, два. Какая разница? Здесь, в этом уголке реальности, времени не существовало – только краски, линии, образы и дыхание.

Дверь в комнату открылась. Аля вздрогнула, на секунду вернувшись в настоящее, словно пробудившись от глубокого сна, и увидела папу. Он стоял на пороге, вопросительно приподняв брови; в глазах читалась смесь любопытства и озабоченности.

– Как успехи с уроками? – спросил он, заглядывая в комнату и внимательно изучая её перепачканные красками руки.

Аля обернулась и улыбнулась. Впервые за сегодняшний день – впервые с тех пор, как пересекла порог ненавистной школы с её насмешками и унижением.

– Уроки готовы, а я просто решила немного порисовать.

Папа подошёл ближе и посмотрел на рисунок. В его глазах загорелся интерес, смешанный с удивлением и гордостью.

– Ого, да ты прямо художник! Очень красиво.

Ощущение домашнего уюта разлилось по телу, как горячий чай в холодный день.

– Спасибо.

Папа провёл рукой по рисунку, словно хотел прикоснуться к миру, который она создала на бумаге – осторожно, бережно, почти благоговейно.

– У нас на работе скоро выставка талантов. Можешь нарисовать что-нибудь?

Аля мягко коснулась его руки. Его пальцы пахли табаком и еле уловимым ароматом мыла – такой знакомый, родной, папин запах.

– Конечно, папа. Но можешь взять и этот рисунок, я не против. Когда я его дорисую…

Она замолчала, разглядывая своё творение, пытаясь увидеть его чужими глазами – картину без изъянов, которую создала она, девочка с тысячей комплексов.

– Я просто не знаю, смогу ли в ближайшее время нарисовать что-то подобное.

Это внезапная вспышка озарением пробилась сквозь туман её неуверенности. Но ей не жалко отдать рисунок – не жалко выпустить часть себя в мир.

«Может, эта выставка на папиной работе сблизит нас…»

Папа положил ей руку на плечо, слегка сжал – как в детстве, когда любой кошмар мог быть развеян этим простым жестом.

– Не забрасывай свои таланты. У тебя хорошо получается.

Аля тихо поблагодарила его и вернулась к рисунку. В груди зажёгся маленький огонёк, который не погас, несмотря на все ледяные ветры в её жизни. Она понимала, как важно, чтобы её поддержал хотя бы один близкий человек.

Снова взяв в руки кисть, Аля продолжила рисовать. Время летело незаметно, словно песок сквозь пальцы. Несмотря на боль и переживания, она с воодушевлением дорисовывала картину, добавляя тени и свет, превращая плоское изображение в нечто живое и дышащее.

Кажется, прошло несколько часов, и рисунок стал ещё более детализированным – каждая прядь волос, каждая складка платья проработаны с любовью и вниманием, с какими она никогда не относилась к себе реальной.

Аля откинулась на спинку стула и смотрела на своё творение – как родитель смотрит на ребёнка, только что сделавшего первые шаги. На бумаге была изображена девушка – стройная, с роскошными рыжими волосами и пронзительными зелёными глазами, смотрящими прямо в душу. Изумрудное платье, струящееся по телу, как вода по камням, подчёркивало модельную фигуру.

Это была она, но другая – идеальная версия. Не просто худее или красивее – свободнее, живее, настоящее. Глядя в глаза нарисованной девушки, Аля чувствовала: та гораздо более живая, чем она сама, погрязшая в боли и комплексах.