От всех побед простыл и след.
Копилось, множилось негодованье
Обидой вскормленных умов.
Невыносимы немцев притязанья,
Русских держать за дураков.
Смерть Анны резко разбудила
И так тревогой полные сердца.
И знать смертельно невзлюбила
Бирона как смотрителя венца.
Решила Анна царскую десницу
В руки ребенка передать.
И веря только в заграницу,
Опекуну всю власть отдать.
Новорожденному преемнику Ивану
Еще расти до царского венца.
Видать, вела императрицу Анну
Привязанность к Бирону до конца.
Назначив регентом Бирона,
Уходит Анна в мир иной.
Теперь в его руках корона
И к власти ключик золотой.
И все ж Бирон, как ни старался,
Недолго правил. Сброшен был.
И матери наследника достался
При сыне пост. Малыш так мил!
И лопнуло у поданных терпенье.
Нет мочи несть немецкий крест.
Умы полны гневливого броженья.
На дочь Петра указывает перст.
Глава 10
Елизавета. Час пришел
Спасти наследие отца.
Нелегок путь, и груз тяжел.
Идти придется до конца.
В кирасе, со святым крестом
Вошла в гвардейские казармы.
Уж лучше смерть, гордясь отцом!
Слова просты. Самодержавны.
И с гренадерской ротой во главе
Провозгласит себя императрицей.
Сей поворот в сложной судьбе
Вознаградит Лизетт сторицей.
Нет более Брауншвейгского семейства.
Все арестованы с Иваном во главе.
Остерман и Миних за свои злодейства
Запрятаны навек в сибирской глубине.
Так началось двадцатилетнее правленье
Елизаветы, младшей дочери Петра.
Влюбленная до крайности в увеселенья,
Она, вся беззаботная, полна добра.
Вобрав в себя и европейских веяний,
И благочестие преданий старины,
Она любитель сплетен и поверий.
Милы куртаги, маскарады и балы.
Спасенная от монастыря Бироном,
Утешилась с певцом из казаков.
Грустить одной считала моветоном.
И с приживалками делила кров.
Как продолжатель дел великого отца,
Вернула роль законодателя Сенату.
Пленяла роскошью и красотой сердца.
Для просвещения готова на любую трату.
При ней в Москве явлен Университет.
В создании дворцов не знала сроков.
И Ломоносов жил в рассвете лучших лет.
И драматургом стал великий Сумароков.
Имперский театр и Растрелли,
Великолепье, пышный бал.
Стремительна подобно каравелле,
Елизавета словно карнавал.
Но только в залах задували свечи
И опускался ночью тишины покой,
Елизавета, зябко прикрывая плечи,
Довольствовалась убогой теснотой.
Блеск лицедеев, роскошь напоказ.
Гулянья праздною толпой.
Мир, созданный для посторонних глаз,
Скрывал изнанку в мир иной.
Жилые комнаты Елизаветы
Пропахли сыростью, убоги, стеснены.
На людях все пышны и разодеты.
В покоях – призрак золоченой нищеты.
И вот между ночным чесаньем пяток,
В тесном кружке придворных дам,
Усилий мысли восполняя недостаток,
Императрица счет ведет делам.
Мира полна, чудесно беззаботна.
Елизавете так претило воевать.
Но, видимо, судьбе было угодно
К войне частенько прибегать.
Фридрих Великий знал ей цену.
Она брала Берлин и не жалела рать.
Елизавета не давала спуску шведу.
При ней полки умели побеждать.
* * *
Она так часто всем твердила
О продолжении идей Петра.
Считала, с ней и дух, и сила
Почившего великого отца.
Но оказалось мало намеренья.
Благие чувства верны не всегда.
И созданы условья для забвенья
Заветов дерзновенных от Петра.
Избранники для бранной славы,
Гражданской службы и служенья,
Петра дворяне жили для державы,
Для замыслов великих воплощенья.
Петр дворянам начертал
Путь просвещенья и трудов.
Но, к сожаленью, час настал
Забыть намеренье отцов.
Оплот самодержавной воли.
И должен самодержцу помогать.
Но он желает лучшей доли.
Сам хочет властью управлять.
Исподволь, видя слабость власти,
Шла эволюция в иных умах.
Пытаясь защитить себя отчасти,
Дворяне мыслят о своих правах.
И произвольно крепят свое право