Даже если бы получилось найти одного хорошего специалиста, который честно был готов проводить исследования, открывать что-то новое, у него бы не получилось придать свои идеи огласке. Нашелся бы кто-то, кто захотел бы сделать деньги, кто знал бы, как и кому это выгоднее продать. А это опасно. Я колебалась, мне не хватало опыта и понимания, чтобы знать, к кому обратится. Все, что я могла, это просто бродить по городу и заглядывать в лица людей, чтобы читать их мысли.

Я не находила ничего, я продолжала учиться, работать в больнице, помогать людям, медитировать, надевать все новые и новые амулеты, читать книжки, видеть кошмары и осознанные сны. В стремлении не носить старые амулеты, а использовать только один из них я снова встретилась с ухудшением самочувствия. Как наказание за попытки что-то изменить мои ночные гости мучили меня сильнее. Я понимала, что даже в книгах нет такой необходимости носить с собой массу защитных символов, порой даже разных течений и школ. Скандинавские и славянские руны, тибетские знаки, арабские символы, мантры, сутры, заклинания. Я стала походить на ведьму, мне не хватало разве что сушеной куриной лапки и черепа козла. Над кроватью у меня висело несколько ловцов снов и еще какие-то странные обереги, коврики, четки, камешки, коробочки. Воспитателям и коменданту общежития я объясняла, что просто коллекционирую все эти вещи, что духов я не вызываю, к сатанистам не имею никакого отношения, просто мне это все нравится.

Хуже было, что многие девочки из соседних комнат, смежных блоков не удовлетворялись моим объяснениям. Им было любопытно, они копировали мое «пристрастие», увлекались всерьез оккультизмом, некоторые даже пытались приносить какие-то жертвы, резать себе руки, ходить на кладбища. Я много беседовала с этими девочками, объясняла им, что они занимаются ерундой, читала в их сердце, подбирала слова, рылась у них в голове в поисках переключателя. Мне удавалось отговорить одних девочек, но на место них приходили другие. Это отнимало время. Но меня утешало лишь то, что количество этих девочек, страждущих примерить на себя личину «магии», не бесконечно. Поэтому в какой-то момент проблема приутихла, но стоила мне большой потери сил. Спать снова было очень тяжело.

Я живу на юго-западе города, в доме, с крыши которого можно увидеть поля на окраине, пустыри, гаражи, линии электропередач, два завода, две ТЭЦ, железную дорогу, порт, залив и тающий в дымке центр города. На юго-западе очень много подобных четырнадцатиэтажных панельных домов, выкрашенных в желтый, оранжевый, красный, а то и во все три цвета. Пожалуй, это типовые дома, которые массово строились в далекие семидесятые и восьмидесятые годы в этих местах. Меня мало интересует история района и его нехитрой архитектуры, но одно могу сказать: здесь царит полная гармония. Лучше и не представить припортовую окраину, с широкими улицами и проспектами, огромными дворами, пустырями, поросшими камышом из-за излишне влажной почвы, песчаными насыпями, исполинскими грузоподъемными кранами-жирафами, торчащими макушками танкеров и паромов, которые иногда просматриваются в прибрежной зоне, когда стоишь на остановке трамвая.

В моем доме около двенадцати подъездов, это самое многоподъездное чудовище из всех, которые я видел. Почему чудовище? Потому что напоминает нелогичное уродливое создание в виде слепленных букв «Т», причем вторая «Т» своим левым верхним краем прикреплена к середине горизонтального основания первой. Мой подъезд расположен в центральной секции дома, как и во всех остальных подъездах в нем темно и грязно, один вход ведет к лифтам, второй к лестнице. Подъезд примечателен тем, что проходной и тем, что всегда открыта дверь на крышу, но про это расскажу отдельно.