Естественно, этот стул заранее был подготовлен постановщиками. Заранее зная по какой траектории будет наноситься удар, и какие места войдут в контакт с руками актрисы, части стула в нескольких местах незаметно для зрительского глаза подпилили. Это «маленькая неправда» совсем не говорит о том, что человеку, о руки которого разбивают стул, не больно. Но это был фильм, где всех актеров подбирали с определенным опытом. И актриса была, ни больше, ни меньше, как чемпионка мира по какой-то версии карате. Соответственно, болевой порог у нее был завышен.

Так вот, тот кадр с разбиванием стула был снят, по-моему, за два дубля. В первом камера стояла примерно за моим плечом. И, естественно, главной в кадре была девушка, на которую обрушивался удар. А в том кадре, который оставалось доснять, камера была ориентирована на меня со стороны девушки, причем ее в кадре не было видно – словно камера смотрела ее глазами. А суть моих действий заключался в замахе стулом и резком движении в сторону актрисы. То есть это был кадр предыдущий за разбиванием стула.

Сама актриса давно ушла, камера стояла чуть слева от меня, а прямо передо мной, примерно в четырех метрах, сидели три скучающие девушки из съемочной группы. Так положено, что пока актер находится на съемочной площадке, необходимо присутствие, как минимум, гримера, костюмера и реквизитора. Они и сидели напротив меня у самой стеночки, где на полках над их головами был сложен реквизит.

Как я уже писал выше, все торопились побыстрее снять этот простенький кадр. Торопился и постановщик трюков…

Начались съемки. Мы с оператором определили по какой траектории я должен буду размахивать стулом. После запуска камеры режиссер скомандовал привычное «Начали!». Настроившись на свою роль, я поднял стул и резко махнул им, якобы на девушку-морпеха… Но, гад, постановщик поспешил и перепутал обычный стул с запасным подпиленным. Резкого движения эта конструкция не выдержала и где-то в середине замаха, когда стул был передо мной, в мгновение ока развалилась. Причем из множества тысяч случаев он развалился самым наихудшим образом.

В следующее мгновение прямо на голову Маши, девушки-реквизитора, прицельно летело сидение стула с четырьмя торчащими обломками ножек. И летел этот страшный обломок стула острыми обломками вперед… Отчасти это было мистикой: двумя часами ранее я сам едва не напоролся на похожий обломок стула. Судьба словно не смирилась с этим и припасла острый обломок для другого человека, даже целых четыре обломка.

Ужасно, что от меня уже ничего не зависело. Единственное, что я успел заметить, это наполненные ужасом глаза Маши… Но она оказалась молодцом, последовала удивительно быстрая реакция – она мгновенно наклонилась, и стул врезался в огромную китайскую вазу из реквизита, стоявшего на полке за ее головой…

Однако судьба в этот день решила не отступать. Фарфоровая ваза от удара разлетелась на куски. И один удлиненный кусок размером с охотничий нож врезался в голову Маши. Через секунду девушка вяло свалилась на пол. Я, насколько мог быстро, подсел к ней и сразу заметил, что не все так ужасно. Осколок не пробил кости черепа. Он, хотя и глубоко, но проник между кожей головы и черепом.

Вокруг зашкаливало от визгов и криков. Я на уровне какого-то рефлекса выдернул осколок… Тот, кто сталкивался с подобными травмами, поймет ту последующую ступень ужаса, который охватил окружающих. Девчонки заверещали уже нечеловеческими надрывающимися голосами, потому что из раны кровь хлынула просто ручьем, и на глазах у всех вокруг головы Маши стала растекаться лужа крови. Мои попытки заткнуть рану ладонью помогли лишь частично, и скоро штанина на моем колене, на которое я опирался, пропиталась кровью… К счастью, скоро подбежал врач и стал действовать уже профессионально.