– А почему Иосиф не велел распространять «Зофью»?

– Мне Мишка так объяснил: у Иосифа была задумана определенная, очень строгая композиция четырех частей поэмы – и не получилась (в чем именно, подробностей уже не помню – может быть, помнит Мейлах), поэтому он ее заблокировал.

Почему Иосиф оказался корректором моего «Побережья» – дело простое. Он только приехал в Америку, Профферы взяли его работать в «Ардис», и корректура, видимо, входила в его обязанности. Но для меня это не «перст судьбы», а подарок судьбы. Представляете: моя книжка, а в конце написано «Корректор И.Бродский»! Насчет «глубокого взаимного уважения» – не думаю. Иосиф относился ко мне хорошо, а моментами – и к моим стихам. Но только моментами.

– У вас с Иосифом есть и другие общие жизненные обстоятельства, как поверхностные, так и глубинные: вы оба родились под Близнецами, оба оказались в конфликте с системой, оба узнали, что такое тюрьма, психиатрическое лечение, ссылка и эмиграция. Вы чувствуете это особое родство с Бродским?

– «В одиночке при ходьбе плечо…» Я почувствовала эти стихи «своими» задолго до того, как попала – и даже начала подозревать, что попаду, – в тюрьму. Как-то они меня сразили наповал.

Под Близнецами – да, притом в мае. Как сказал Иосиф: «Мы в мае родились – нам с тобой обоим маяться». Банальность, но реальная.

Родство – может быть, это слишком сильно. Частичная общность судьбы – да.

– Согласны ли вы с Солженицыным и с другими никогда не сидевшими, что тюрьма и ссылка только пошли Бродскому на пользу, и жаль, что не отсидел весь срок?

– Вы знаете, я не заметила у Солженицына такой фразы – давайте проверим. Он говорит так: «Животворное действие земли, всего произрастающего, лошадей и деревенского труда. Когда-то и я, ошеломленным городским студентом угодив в лошадиный обоз, испытал сходное – и уже втягивал как радость. Думаю, поживи Бродский в ссылке подольше – та составляющая в его развитии могла бы существенно продлиться». Все-таки тут нет этого «жаль, что не отсидел весь срок». Что же говорят те «другие», я не знаю. Я думаю так: ссылка (но не арест, не тюрьма, не суд, хоть тоже аукнувшиеся прекрасными стихами) действительно пошла ему как-то «на пользу» – но тем более на пользу, что, слава Богу, не затянулась. И, конечно, «В деревне Бог живет не по углам» – это побольше, чем «животворное действие земли» и проч.

– Вы писали, что для вас Бродский стал первым поэтом после поэмы «Исаак и Авраам». Что именно вы цените выше всего в этой поэме? Тему, ее интерпретацию Бродским? Или ее поэтическое воплощение?

– Ну, если выражаться в этих терминах, то скорее «поэтическое воплощение». Вообще, хотя я восхитилась стихами Иосифа еще в 1960-м, как большой поэт он начинается для меня где-то с 1962-го. И растет, растет, не останавливаясь.

– Вы говорите «растет и растет». А вот я только что прочитала одну диссертацию, присланную мне из Саратова о времени и пространстве в поэтике Бродского «с религиозным христианским осмыслением», где автор приходит к выводу, что «вообще второй период жизни и творчества Бродского не отмечен “духовным возрастанием”». Для вас такой вывод приемлем?

– Ну, конечно, неприемлем. Дух, известное дело, веет, где хочет, но у поэта – в первую очередь в стихах. У Бродского возрастание продолжается в поэтике и, вот здесь подчеркну то, что особенно сильно чувствуется в 80–90-е годы, в этике стихов. Конечно, этике не декларативной. В моем, вполне обычной православной верующей, восприятии, у него всё больше появляется даже аскетическое отношение к жизни, стихам и проч. (хотя, если подумать всерьез, оно мерцало у него еще и в 60-е).