Проживаемое время. Феноменологические и психопатологические исследования Эжен Минковский

Eugène Minkowski

Le Temps vécu. Étude phénoménologique et psychopathologique

© D'Artrey, 1933

© Delachaux et Niestlé, Neuchâtel, 1968

© Presses universitaires de France, 1995

© ИД «Городец», 2018

«Проживаемое время» – шедевральное произведение Эжена Минковского, в котором ему удалось раскрыть все богатство и благородство психологических описаний, проявить особую точность в подборе выражений и изящно применить их в этих описаниях. Более того, он в своем роде – первооткрыватель: воспитанный на нормах классической психологии, во время учебы Минковский больше внимания уделял представителям немецкой школы, затем попал под влияние идей Блейлера, а впоследствии сам стал признанным представителем всемирного культурного наследия. Будучи острочувствующим философом, особо увлекаясь идеями гуманизма, он изучал труды Бергсона, Жане, Брентано, талантливо и разумно выдвигал феноменологические идеи вместе с Гуссерлем, взаимодействовал со многими современниками: Ясперсом, Куном, Виршем, фон Гебзаттелем и, в особенности, с Бинсвангером.

Однако Эжена Минковского нельзя классифицировать по какому-то одному отдельному аспекту: он не принимал во внимание психоаналитические концепции, недостатком которых считал их генетическую направленность и зависимость от каузального мышления. А его приятельские отношения с Бинсвангером и Медардом Боссом привели к тому, что для себя он определил собственную независимую позицию в изучении глубинной психологии.

Одно из важных направлений книги Эжена Минковского – оригинальное использование понятия «жизненного порыва», введенного Бергсоном. Именно порыв создает будущее, преобразуя его в нерушимое становление и наделяя более полным смыслом. Жизненный порыв – это, по сути, личный порыв. Будущее представляет собой надежду, которая приближается, на основании чего мы получаем тот восхитительный урок этики, что согласовывает ход нашей жизни с плодами коммуникации с внешним миром, придавая всему этому форму проживаемого синхронизма или симпатии, которые поддаются анализу. Нам удалось соприкоснуться с психологизмом творческого гения Минковского. Это может показаться вполне логичным, особенно то, каким образом он признает, в рамках своего исключительно динамичного мышления, возможность существования некоторых излишне «формализованных» теорий. Достаточно посмотреть, как Минковский, приняв за основу противопоставление между синтонией и шизоидией, выведенное Блейлером, формулирует возможность возникновения тяги к религиозности или стремления вернуться к истокам. В данном случае прав Эй Анри, отмечавший глубочайшую значимость такого клинического подхода.

Конечно, у Минковского были предшественники. Он прочитал все, что заслуживало внимания, и смог выделить самое ценное, воплотив в своих работах отдельный принципиально новый предмет исследования. Проанализируем, например, каким образом он использовал для рассмотрения новой концепции времени введенное Жане понятие «презентификации».

Здесь логична отсылка к тексту Дильтея («Типы мировоззрения»), который как нельзя лучше объясняет проблематику феноменологии Минковского, а также и его рассуждения, связанные с этим.

В одном из классических документов 1894 года Дильтей говорит об изъяснительной психологии («которая может объяснить строение психического мира при помощи его элементов, его энергий и его законов точно так же, как физика и химия объясняют особенности материального мира») в описательной науке: ощущение внутренних состояний «является результатом проживаемого жизненного опыта и постоянно связано с ним. Особенный факт в данном случае коррелирует со всем многообразием психической жизни и присущим ей единством. Таким образом, отношения, связанные с целостностью психической жизни, подчеркивают ее ближайшее выражение». Очевидно, что Дильтей не признает предложенную Гербартом «физику души». Он предвидел феноменологическую теорию.

Усилие, которое следует приложить, чтобы понять, тем более не может быть в полной мере описательным и статичным, как об этом говорил Ясперс. В качестве основы следует принять единственно верную феноменологическую реальность, направленную на поиск смысла, а не объяснений, для того чтобы выделить объекты сознания.

Этот анализ раскрывает расстройство, а также формирует и выражает его динамическую форму, являющуюся одновременно подвижной и упорной.

По мнению Минковского, структурная психопатология на первый план выводит скорее саму личность со всем ее жизненным многообразием, нежели какие-то психические соединения, уровень сложности и последовательность которых могли бы все объяснить. Минковский обучался по работам Блейлера: концепция аутизма, написанная им в 1911 году, достаточно хорошо структурирована, однако Блейлер сохранил большую часть теорий, основанных на идеях ассоцианизма. Минковский же смог развить его суждения о шизофрении (1927), приняв за основу теорию утраты контакта с действительностью и развитие патологического рационализма. Он признает позицию Бергсона, но не является ее слепым заложником.

Стиль его письма живой и открытый, это позволяет нам прикасаться к насущным явлениям, к различным формам их существования. Прежде всего феноменология интересуется не самим генезисом, а его сутью, самым основным. В «Трактате о психопатологии» вновь раскрывается необходимость выявления зависимостей, основанных на самой природе феномена, изучения их глубоких последовательных изменений и оценки особых категорий искривления сознания, причиной которого они являются.

В клинической практике нам следует избегать искушения наложения различных признаков друг на друга, для того чтобы достигнуть, вместе с самими феноменами, разрыва ощущений, резкого стирания признаков витального контакта с реальностью. «Проживаемое время» – это то, что люди проживают конкретно, просто, изо дня в день, это то, что отображает величие и неудачи, тонкости и непоследовательность мышления. Так, например, время, проведенное в депрессии, представляет для нас истинный калейдоскоп, возникающий по причине ограниченности мышления, сокращения расстояния между индивидами и предметами, перечеркнутым будущим и прошлым, обездвиженным и раздавленным чувством вины.

Невозможно измерить то, каким образом будет расценена значимость работы Минковского. Эта работа является одним из источников вдохновения Телленбаха, подвигнувших его на написание знаменитой «Меланхолии».

Обратимся к статье в «Journal de Psychologie» (№ 6, 1923), где рассказывается об одном из случаев меланхолической шизофрении. Это знаменитая история о «политике отходов»: пациенту, о котором идет речь, казалось, что все отходы, все сигаретные окурки, все куриные кости, все пустые бутылки, все овощные очистки и даже трупы предназначены для того, чтобы ввести их ему в брюшную полость. Кстати, помимо самой невероятной формальности поведения больного, странным нам кажется еще и строгая последовательность составления схем, основанная на проживаемом опыте пациента. В такой повторяемости отходов нет ничего, кроме особенного способа выражения, полностью захваченного болезненным эмоциональным состоянием, из которого исключен любой эмоциональный контакт. Будущее, как и настоящее, не имеет больше никакой ценности – только страдания и разрушение жизненных сил.

Дело в том, что интуиция, присущая живым существам, является не чем иным, как особым способом относиться к происходящему вокруг.

Дениз Оссон в своем труде «Травматическая дезориентация во времени и пространстве» изучает различные расстройства у людей, которые постепенно восстанавливают способность сознательного существования. Она подчеркивает значение механизмов разрыва и соединения, помогающих заметить именно феномено-структуральный анализ. Минковский, рассуждая о сумеречном воображении, напоминает нам о том, что оно является неотделимым составным элементом, позволяющим регулировать наше отношение к существующей реальности: нереальное – это неотъемлемая часть реальности!

Таким образом, воображаемое раскрывает перед нами все жизненные феномены, а также обладает самым элементарным динамизмом.

Давайте еще раз обратимся к причинам.

Жизнь – есть движение, говорит Эжен Минковский; учитывая движущуюся реальность любого человека, следует остерегаться навешивания ярлыков, например, таких как «ассоцианизм» или «экзистенциализм». Причем сам он, человек, которого мы с легкостью могли бы назвать врачом-философом, отрицает «заражение» психологии философией. Какими бы значимыми ни были рассуждения Гуссерля и Бергсона, он считает необходимым сохранить независимость психопатологии от других наук.

На самом деле нам следует вести речь об антропологическом подходе, вместо того чтобы называть все это феноменологией, бергсонизмом, экзистенциализмом или любым другим словом, известным каждому либо относящимся к чему угодно.

Минковский, к примеру, рассуждает о сходстве принципов между ближайшими сведениями (Бергсон) и видением основного (Гуссерль). «Обе эти точки зрения в некотором роде схожи, они закладывают основы антропологического направления, коим вдохновляется современная мысль, все более и более стимулирующая развитие всех наук, предметом изучениях которых является человек, трансформируя их в различные гуманитарные науки» («Дань уважения Минковскому», Журнал Группы Франсуазы Минковска, 1965). В данном случае, речь идет прежде всего о том, чтобы создать учение о психопатологии, основанное на онтологии, а не о том, чтобы показать возможность возникновения антропологии психического заболевания. Психопатологический синдром ни в коем случае не может представлять собой набор различных, отдельно существующих симптомов, он является выражением глубинных изменений, характерных для личности в целом. Отсюда вытекает особая значимость понятия первичного расстройства при психозах, суть которого состоит в фильтрации симптомов, при этом их структурная организация имеет специальную иерархию клинических проявлений.