Однако и теперь мне не сделалось страшно. А напротив – как бы даже прояснилось сознание. Стало понятным, что если меня и зашибет здесь или же приключится со мной что-нибудь из ряда вон выходящее – это как раз и будет тем, к чему я изо всех душевных сил стремился. Потому как у меня уже нет и не может быть больше никакой иной возможности продолжать жить дальше, как жил, иначе, чем, если понадобиться, умереть тут. Или, оставшись живым, понять, для какой цели сюда занесла меня ни с того, ни с сего судьба. От такого воинственного понимания, как у разгоряченного в бою бойца, в душе возникла помимо ухарского бесстрашия и хмельная щемящая сладость. Мне опять неодолимо, до легкой слабости в коленях, захотелось что-нибудь еще бросить на крышу.

Заторможено поискал вокруг себя глазами, но ничего, что привлекло бы мое внимание, не увидел. Заинтересованно обошел таинственное строение. И остановился у толстых ссохшихся деревянных дверей со ржавыми ручками и широкими, с большой палец, щелями. Они были приоткрыты так, что смотреть через них можно было только в левую сторону. И когда глаза привыкли к полумраку, сердце вдруг изумленно замерло. Так правдоподобно мне почудилось, будто я заглянул вовнутрь одной из кладовой моего родительского дома. Потому как здесь точно так же, как там, в глубине, было огороженное сосновыми горбылями стойло. Рядом с ним, у противоположной от меня стены был сваленный в кучу, вышедший из употребления домашний скарб. В котором, приглядевшись, я узнал прислоненное к стене основание железной кровати с провисшей сеткой и к ней две ржавые спинки с блестящими оцинкованными шариками на концах собранных веером прутьев. На этой или точно такой кровати я спал в родительском доме, когда учился в старших классах. А еще раньше с благоговением забирался на неё к родителям, устраиваясь, сидя между отцом и матерью. И принимался откручивать блестящие шарики, чтобы магически пошебуршить ими, гладкими, тяжелыми и холодными в ладонях…

Тут уж меня обуяла и сладкая грусть. Будто я в самом деле томился перед дверьми в родительский дом. Будто он мне, приснившись, каким-то непостижимым образом здесь материализовался. А это тем более мне очень мило сердцу, потому как в реальной жизни его уже не было. Родительский дом вместе с другими окраинными домами снесли под основание лет восемь назад. Посадили на освободившееся место кустистую пшеницу, которая отчего-то там до сих пор так ни разу не уродилась. Захотев теперь посмотреть в правую сторону, я, поднатужившись, попробовав раскрыть двери пошире. Но не сдвинул их с места. И только тут заметил, что они от давности лет вросли в землю. Тогда, подобрав живот, сам протиснулся через них. На меня гостеприимно дыхнуло сухой прохладой и печальной затемненной неторопливостью. На душе сделалось так, будто я действительно переступил порог времени, перенесясь лет на пятнадцать назад, в годы моей ранней юности. Здесь и в правой стороне все было так же, как в – родительском доме. У фасадной стены, накреняясь, стоял оборудованный под гнезда для кур несушек стеллаж, сколоченный из горбылей и фанеры. Рядом был вкопан в глиняный пол деревянный шест, похожий на телевизионную антенну. В дальнем темном углу была невысокая аккуратная куча, накрытая покрывалом и мешками из рогожи. В которую, перед тем как уехать поступать в университет, мы вместе с отцом снесли сложенные в фанерные посылочные ящики все мои школьные учебники. Так и не решившись выбрасывать их на мусорную свалку.

Сентиментально, словно и мне здесь тоже стало семнадцать лет, я походил по загаженному иссохшим куриным пометом полу. Нежно коснулся пальцами отваливающейся от стен штукатурки. Заглянул, томимый невинным любопытством, в куриные гнезда: не осталось ли в них яиц или скорлупы. Тихо постучал ногой по деревянному длинному корыту, из которого родители когда-то кормили замоченным комбикормом кур… Затем, загрустив вконец о невозвратно ушедшем для меня прошлом, мягко присел на корточки перед накрытой кучей школьных учебников. По которым учился распознавать глубинные взаимосвязи общественных и природных процессов. Осторожно, дабы не поднимать пыли, отвернул загаженный край покрывала. Вытащил наугад из первопопавшего ящика «Обществоведение». Раскрыл. Узнал сделанные на полях моим почерком пометки. И вспомнил, как воодушевленно штудировал эту книгу и как уверенно сдавал экзамены на аттестат зрелости. А затем и – вступительные экзамены в университет…