Возвращаясь домой, я засмотрелась на мальчишек, гоняющих мяч в коробке посреди двора. Они кричат, машут руками и бегают с мячом. У нас, у девчонок, занятия проще: прыгай через резиночку «тяп-ляп» или сиди себе, как те две девчонки на лавочке у подъезда с куклами. Мальчишки девчонок к себе не берут.

– Подойди сюда. Вытру, – бабушка на лавочке всплеснула руками, тяжело поднялась со скамейки и, попыхивая, достала платок из халата.– Такая красивая девочка и в грязной юбке.

Получилось, что пока я смотрела на местных футболистов, мороженное поддалось весенним лучам и, промочив дно стаканчика, запачкало край школьной юбки.

– Ты откуда такая? – усердно оттирая ткань на юбке, поинтересовалась эта бабушка.

– Из того дома. Вон мое окно, – показывала я на пятый этаж.

– Колина дочка что ли? Я еще самого Кольку помню. Мы с его мамой, бабушкой твоей, вместе детей в школу водили, – и, проговорив еще что-то непонятное, снова грузно села на лавочку в тени.

Баба Сима известный старожил во дворе. Она каждый день, как по расписанию, выходит во двор. То просто сидит на лавочке, то вяжет, но больше всего любит завести разговор. Временами просто сидит и молча смотрит, наверное, высматривает детей в грязной одежде. Зачем же ей еще носовой платок?

Дальше пришлось идти по бордюру, дядя Леша поливал цветники у подъездов, и вода сочилась сквозь блоки прямо на асфальт. А так, весело идти в черно-белых туфлях по бордюру.

– Мама уже два раза во двор выходила, высматривала. Нельзя так.

Кусты мальвы зашевелились, и показалась фигура седовласого дворника в темно-серой робе и высоких черных сапогах. Высокие побеги цветов оплели розовыми бутонами его куртку, внесли своих красок.

– Я больше не буду, – пожала плечами, «знаю, что нельзя, но очень хотелось мороженое в такой жаркий день».

– Нельзя маму так беспокоить. Иди скорее домой.

«Такой интересный запах в подъезде. Наверное, кто то специально душит, чтобы всем было приятно», – думалось мне, пока я поднималась на пятый этаж, считая пролеты. Запах как после дождя на улице, только в подъездах дождей нет.

– Мам! Я дома!

– Ты почему так долго? Я уже десять раз выходила на улицу, думала ты во дворе на качелях, а тебя нет! – руки в боки предупреждали о том, что шутить нельзя.

По пятницам мама тоже заканчивала работать пораньше. И сейчас она пристально смотрела на меня. Замерла в ожидании.

– Я сегодня пошла в библиотеку сама, – «ну ходила же! Маме нужно говорить только правду, как учили. Не всю, конечно, но правду».

– В следующий раз предупреждай. Папа не дождался и ушел сегодня в ночную смену. Сказал, увидит на улице – даст ремня.

– Нет, я его не видела, – «хорошо, что не видела».

«Дам ремня» – это предупреждение о том, что плохие поступки родителям не нравятся. И лучше это предупреждение понять сразу.

– Я сегодня зашла в заводской магазин и кое-что там купила, – начала говорить мама с кухни, с которой слышался звук крышки на кастрюле и доносился запах супа. – Ты почему еще не переоделась?

Пока я скрывалась за шторкой, отгораживающей мою комнату от большой, мама зашуршала в пакете. В руках у нее оказалась большая желтая тоненькая книжка с девочкой и мальчиком на обложке. Они держали Мир на руках.

– Ге-о-гра-фи-че-ски-й ат-лас. Мир и че-ло-век, – прочитала я по слогам новую для меня строчку и хотела открыть.

– Сначала помой руки. С улицы пришла. Поедим и будем листать.

Постоянно одно и то же: умойся, помой руки, покушай. А вечером наверно опять придется чистить зубы. Столько лишних движений.

В супе были буквы – это весело, а вот этот лук и куски морковки – в сторону. Пусть Мурзик ест.