Мама как-то сказала мне, что жизнь состоит из черных и белых полос. Сейчас у меня наступала белая полоса, потому что впереди ждало странное счастье, о котором я уже начала догадываться. Многие говорят, что любить в 16 лет по-настоящему невозможно, но это была самая настоящая любовь, которая зарождалась в моем одиноком сердце. Я очень нуждалась в том, чтобы меня любили, но в те юные годы чувствовала, что не любима, а потому решила сама любить, и первый человек, которого я не хотела терять была Кики Заке.

Кики проводила меня домой, себе вызвав такси. Войдя в квартиру, я увидела мать, сидевшую за кухонным столом.

– Где ты была так поздно?! – встала она.

– Кики приехала, – решила обрадовать я ее радостной новостью.

– Я просила тебя не приходить поздно! Ты почему не слушаешь меня?! Отец ждет тебя в твоей комнате. Отправляйся немедленно и прими наказание!

Заходя в комнату, я увидела отца, он снимал ремень с брюк.

– Снимай одежду и ложись на кровать! – скомандовал он.

Я сняла свитер и расстегнула брюки. Обнажив спину и поясницу, я легла на гобеленовое покрывало, зарывшись лицом в подушку. Страх боли куда-то ушел и теперь все мои мысли были в чудесном замке из света и красок, где джентльмен в широкой шляпе наклонялся над нежной рукой красавицы в белом платье.

Отец выдохся и очень вспотел. Когда он ушел, я долго чувствовала ноющую боль на коже спины и ночью спала на животе.

Утром мама намазала мне красные места детским кремом, смягчив саднящую кожу. Я отправилась в лесопарк на лесное озеро, чтобы разукрасить наброски новой картины «Джентльмен и дама». Закончила я к полудню и вечером пришла в ИЗО-школу, чтобы показать работу Кики.

– Господи, Анте! – удивлялась она. – Потрясающе!

На радостях она обняла меня. Прикосновение к телу заставило меня дёрнуться. После вчерашней порки остро ощущалась боль.

– Отец бил тебя? – спросила Кики.

– Я поздно пришла.

– О! Это я виновата, прости меня, пожалуйста, – глаза Кики увлажнились.

– Я хочу рисовать, – сказала я. – Во что бы то ни стало.

Теперь для меня больше не существовало ничего кроме изобразительного искусства. Я стала жить своим чудом, будто это и была настоящая реальность, а все остальное выдумано глупыми людьми, живущими в мире Майи.

Наступила осень, и день уменьшил свою продолжительность. Солнце стало бледное, но еще очень грело, лучи пока не утратили свою теплоту. Я пошла в школу, вновь встретившись с повзрослевшими одноклассниками. Аня Сивина, сидевшая со мной за одной партой, увидев меня, улыбнулась широкой улыбкой. Ее волосы украшал красивый золотистый обруч.

– Привет, Анте! Давно не виделись! Как ты провела лето?

На мгновение я заколебалась, что сказать, но потом, усевшись за парту, ответила:

– Самое лучшее лето в моей жизни.

Она рассмеялась, увлекшись на мальчишек, которые пробежали по классу.

Я размышляла, что она скажет, если я ей покажу свои рисунки. По крайней мере, это было лучше, чем старые черно-белые фотографии.

– Хочешь, покажу свои рисунки? – спросила я.

Сивина смотрела на меня странно, потому как привыкла, что я почти всегда молчу, но на этот раз я достаточно живо с ней разговаривала.

– Да.

– После уроков поедем со мной в ИЗО-школу, там мои рисунки, – нескромно сказала я.

После уроков мы взяли свои велосипеды и помчались короткой лесной тропой в ИЗО-школу. Когда мы вошли в класс, я указала на рисунки на стене, внимательно наблюдая за реакцией Сивиной.

– Эти бабочки мои работы.

Сивина рассматривала их с интересом. Нам повезло, урок еще не начался, и за партами никого не было.

– А это мои ангелы, – сказала я и полезла в шуфлядку преподавательского стола. Достав оттуда серию рисунков, я разложила их на парту перед удивленной одноклассницей.