Но и тут следует ремарка: клонов плодил Хаш, и он же следил за производством алкоголя и жестоко наказывал пьянчуг-рецидивистов. Евгений же – в прошлом алкоголик, да и в недалеком прошлом – опять то же, относился к пагубной привычке снисходительно. Особенно его ничего не волновало, когда дама в подпитии отрабатывала всю программу пируэтов, как восемнадцатилетняя олимпийская гимнастка.

Откушав, они легли спать. Евгений попросил Люциану составить ему компанию, но та отказалась. Через час после отбоя послышался мерный хруст снега, как будто кто-то легкий осторожно подкрадывался. Евгений лежал в позе покойника и медитировал. Услышав шорох, он сразу же послал ментальную команду всем проснуться и проверить, что за незваный гость к ним пожаловал.

Только вышло два капитана, и занавес застоявшегося холодного ночного воздуха разорвали крики и ржание лошадей. Выскочив, Женя увидел, как с противным лязгом темная фигура отбила меч капитана и тут же проткнула его насквозь. Из защитника вырвался глухой выдох, и он, обмякнув, съехал вниз, окрасив клинок напавшего в красный.

Перед Евгением стоял молодой человек в невиданной доселе броне с не менее экстравагантным мечом, только что светящимся не хуже серебра на солнце. Трехдневная небритость, коротко стриженные черные волосы и хищный взгляд карих глаз – словно он уже победил. Позади него лежал мертвый соратник, первым, в одиночку, вступивший в бой.

Из палаток выпрыгнули остальные воины с обнаженным оружием.

– Ты не бог! Я – бог! – крикнул он настолько громко, насколько это возможно телепатически размноженным голосом.

Женя сразу навел на врага мощную иллюзию, что тот в прошлом и стоит посреди бело-голубоватого, туманного величественного, но всеми покинутого города. Женя ухватился за эту мимолетную слабость и навел сильный гул в ушах, чтобы тот поднял руки или бежал. Он хотел знать перед смертью и на полсекунды замешкался в выборе дальнейшей стратегии.

В этот же момент напал капитан и нарушил план, заставив противника собраться. Пара ударов, озарившие ночь искрами; Люциана подгадала момент и швырнула свою «царапину». Мужику распороло бок, и он закричал – скорее от неожиданности.

Сразу после откуда-то сбоку выпрыгнул Шаттьях и всадил топор тому в шею. Еще один истошный крик, и капитан насадил психа на свой палаш, едва не задев Шаттьяха. Сын Хаша резко оттолкнул капитана, склонился к захлебывающемуся кровью неприятелю неприлично близко, и, держа в одной руке топор, другой стал душить жертву. Через пару секунд между их лицами появилось марево, и Шаттьях довершил ритуал, покончив со страданиями агрессора.

Люциана смотрела на брата с пренебрежением и каплей отвращения. Евгений на всякий случай проверил – оба мертвы. Шаттьях тоже осмотрел тела. Даже Жене было стыдно представить: стал бы Шаттьях их поглощать на глазах у сестры?

Третий капитан отправился за медикаментами – ему прилично досталось. Рана была не критичная, и от помощи он, естественно, отказался.

Вновь все стихло, вновь ночь опустила занавес, пытаясь скрыть произошедшее. Они стояли и молча рассматривали напавшего. На вид ему было лет тридцать, а темно-серая броня со слабыми, будто конвульсирующими фиолетовыми переливами, покрывавшая его тело, кроме головы, придавала ему мускулистый, могучий вид. Из поврежденных участков медленно вытекала густая жидкость бирюзового цвета. Смешиваясь с рубиновой кровью, образовывалась чудная кашица, как на палитре ребенка, который не знает, что хочет нарисовать.

– Узнал кто это? – с нехарактерным ему волнением спросил Евгений.

– Чушь какая-то, – помедлив, ответил Шаттьях. – Он из другого мира…