Репа громко зевнул и начал распаковывать дорожную сумку. После долгой утомительной дороги мы заснули очень быстро.

Ночью меня разбудил какой-то шорох. Не сообразив сразу, где нахожусь, я привычно потянулся к выключателю торшера, но, вспомнив, торопливо убрал руку под одеяло. Мне вдруг стало страшно. Было поразительно тихо. После городского шума, где даже в поздний час слышен гул проезжающих машин, голоса запоздалых прохожих, отсутствие звука казалось неестественным. «Как в могиле», – подумал я с содроганием и напряг слух.

«Ну, хоть бы собака залаяла, что ли, или петух прокукарекал». Вдруг шорох повторился. Скрипнула половица, и чьи-то тихие шаги приблизились к кровати.

– Репа! Эдуард! Проснись!

Тот заворочался на диване.

– Ну, чего тебе?

– Кто-то ходит по комнате, включи свет.

Эдик щелкнул выключателем над диваном. Желтый свет озарил комнату. Десятки мышей шныряли по полу. Некоторые забрались даже на стол, лакомясь остатками нашего ужина.

– Василий, не бери в голову глупостей. А, главное, не пытайся их реализовать. Просто нам нужно завести кота.

Эдуард выключил свет и, беззлобно послав меня по материнской линии, вскоре сладко засопел.

Эскиз панно председателю понравился.

– Здесь будет оазис культурной жизни станицы, – размахивая руками и поправляя постоянно съезжающую на глаза шапку, вещал он, – ибо интеллектуальное неравенство не способствует стиранию граней между городом и деревней.

«Скорее всего, клуб поднимет духовный уровень сельчан до такой степени, что в перерывах между дойками, работницы фермы будут читать Джойса, а трактористы, в свободное от работы время, коллективно прослушивать произведения Рахманинова», – подумалось мне. – «А, хрен с ним, пускай выговорится».

– Устроились-то как? – вернулся к реальности председатель. – Вас не смущает тот факт, что неделю назад там умерла хозяйка, а то художники – народ впечатлительный?

– Бояться покойников, значит, бояться самого себя, – Репа сплюнул на окурок и бросил его в строительный мусор.

– Ну, вот и прекрасно, теперь за работу, – председатель протянул нам руку и, поправив шапку, сел в стоящий рядом «уазик». Машина, исторгнув из своего чрева облако выхлопных газов, тронулась с места.

– У нашего заказчика, по-моему, словесное недержание, – хохотнул Эдуард.

– Ему просто хочется побыстрее уравняться с тобой

интеллектом.

Варфоломеев подумал, стоит ли ему обижаться на мою реплику, но, увидев огромного черного кота, сидящего на заборе, тут же забыл услышанное.

– Василь, смотри – это то, что нам нужно. Какой замечательный кот!

– По-моему, это кошка.

– Откуда ты знаешь?

– По осанке. Мужики так грациозно не сидят.

Эдуард подошел к кошке и взял ее на руки.

– Пойдем, милая, к нам. Будет тебе прекрасный ужин из мышек.

– И, пожалуй, на завтрак останется, – добавил я.

Неторопливо и уверенно, словно была здесь не раз, кошка зашла в комнату. Степенно оглядевшись по сторонам, она перевела взгляд на нас. Мы замерли: на нас смотрели человеческие глаза – внимательные, проницательные и даже чуть презрительные.

– Кого мы принесли? Может быть, другую найдем? – предложил я, нервно закуривая. – Господи, ну и глазища!

– Вечно ты все преувеличиваешь. Кошка, как кошка, – не совсем неуверенно возразил Эдик.

Гостья, наконец, отвела взгляд, направилась к дивану и, запрыгнув на него, величаво устроилась на одеяле.

– Слушай, она, видимо, хочет сказать, что сегодня будет спать с тобой.

– Да уж лучше я к тебе переберусь, – заржал Репа.

Занявшись обсуждением предстоящей работы, мы забыли о животном.

– Доминировать должны красные тона, дабы символизировать красноречие нашего председателя, – ухмыльнулся Эдик.