– Все? – Не поворачиваясь ко мне, она протянула брюки. Я швырнул их на землю и притянул к себе Светлану. Испуганно-чудно блеснули ее глаза, и я почувствовал легкое дыхание девушки. Она отстранилась от меня и тихо засмеялась.

– Ты что? Одевайся скорее, замерзнешь.

Желание уже полыхало во мне, и я расстегнул длинную – до пояса – молнию на ее платье. Ласково сверкнуло шелковое белье. Света, наконец, поняла мои истинные намерения и со вздохом, но уже уступчиво прошептала:

– Не надо… – но уже смиренно не сопротивлялась, когда я положил ее на траву. Наши объятия были жарки и скоротечны, как костер из сухих веток.

Вдали слышались голоса однокурсников, и громыхал баритон Дроздецкого. Луна, словно смутившись, скрылась за небольшой темно-лиловой тучкой.

Нашей туристической группе оставалось провести в Будапеште еще три дня. Три дня из чудесных двенадцати, предполагаемых путевкой. Всё бы хорошо, но в кармане оставалось лишь несколько форинтов. Денег меняли мало. В России шел первый год перестройки, и Венгрия казалась капиталистическим раем. Разве можно было пройти мимо салона грампластинок, в котором есть всё, от чего трепещет душа истинного меломана – от ранних «Битлз» до последних дисков Оззи Осборна. Шикарные магазины притягивали изысканностью витрин, ночные бары-варьете c полуобнаженными танцовщицами манили к себе с доселе незнакомой вседозволенностью.

Последние сбережения были потрачены на посещение пикантного кинотеатра с невинным, на первый взгляд, названием «Love story». Кровь моя бушевала в бессильной борьбе с адреналином. Очаровательные длинноногие мадьярки, не особо обременяющие свои тела избытком одежды, обостряли ситуацию. Один из лучших городов Европы дразнил своей неприступностью.

Я шел угрюмый и злой и, на радость случайным прохожим, поносил на чем свет стоит наших чиновников, так скудно определивших эквивалент обмена валюты. Чтобы больше не портить себе настроение и не тешить ничем не обоснованный снобизм венгерского населения по отношению к русским, я свернул в какую-то боковую улочку и, пройдя несколько метров, оказался возле небольшого кафе. Немногочисленные посетители, лениво потягивая коктейли, мирно беседовали друг с другом. В воздухе витал аромат кофе, сигарет и европейского благополучия.

Мне вдруг чертовски захотелось сесть и просто отдохнуть. Последние форинты уплачены за чашечку кофе. Я достал сигарету, щелкнул зажигалкой и, осмотревшись по сторонам, увидел за соседним столиком неотразимую блондинку. Она плакала. Перед ней стоял недопитый бокал вина. На девушку никто не обращал внимания. Она тоже достала сигарету. Я торопливо подошел к ней и поднес огонь. Блондинка, не глядя на меня, прикурила и отпила из бокала.

– Даже слезы не могут смыть ваше очарование, – путая русские, венгерские и польские слова, я выдал комплимент, которым покоряли красоток, видимо, еще гайдамаки.

– Гоу вэй, мистер, – по-английски сказала девушка и подняла глаза.

Самый мягкий перевод этого выражения: «Пошел прочь». Я медленно опустился на стул. Не потому, что меня «послали». Я – в шоке. Передо мной американская кинозвезда Ким Бессинджер.

Слава – в особенности актерская (а уж тем более, женская) – это такой напиток, который употребляют даже в печали. Заметив мое неподдельное восхищение, знаменитость улыбнулась.

– Ты венгр?

– Нет, русский.

С каким почтением я вспомнил в тот миг учительницу английского, которая, считая меня способным учеником, заставляла заниматься факультативно.