Копчёный понятливо кивнул.
– Бережёного Бог бережёт, – сказала она, – полечим. Впрочем, эффект будет непродолжительным. У него сильно развито либидо.
– Значит?..
– Значит, – сухо ответила врач и, склонясь над бумагами, стала заполнять историю болезни Нечаева.
3 октября, 2013
Энже
Они были знакомы заочно, по брачному объявлению.
Невысокий кавказец, в узорчатой шапочке теремком, – чтобы прибавить в росте, – он ждал её у киоска.
Подошла она – высокая, худенькая, в белом вязаном колпаке в виде плошки, из-под которого падали на плечи длинные светлые волосы.
– Здравствуйте, я – Энже, – склонилась робко.
Он задрал голову, посмотрел ей в лицо – и вдруг понял, что она – его раба. Прошёлся, заложив руки за спину. Он был поэт, и ему нравилось её имя с мягким тюркоязычным «ж». Лёгким, как пушинка, фюить – Энже…
Он ожёг её орлиным взглядом:
– Хотите, значит, осчастливить мужчину? – Он отчётливо, но с акцентом выговаривал русские слова. – Вы хотите?!
Энже грустно улыбнулась:
– Вообще-то да… – и ниже опускала голову.
– Вот ключи. – Он вложил в её тёплую ладонь связку, назвал адрес. – Езжайте, а я буду через полчаса.
Она приняла ключи, посмотрела на него… и поехала.
Он прошёл в подъезд. Наблюдал за ней из окна, сопоставлял на примере прохожих мужчин её рост с собственным… Затем зашёл в гастроном, купил банку маринованных помидоров и поехал следующим автобусом.
Она открыла ему как хозяйка. Секунду они постояли в дверях, как бы оценивая друг друга в новом качестве…
Скинув пальто, он вынул из холодильника коньяк, ветчину, резал мясо ловко, с кавказским умением – и гостье казалось, что он держит в руке горский кинжал. Она сидела в кресле и, стесняясь своих крупных ступней, поджимала пальцы…
Он глянул на этот дефект – и стянул с головы шапочку: он был плешив. Всклоченные волосы плясали вокруг лысины, как на сковородке чертенята. Испытующе посмотрел на Энже…
В ответ голубоглазое личико изобразило вопрос:
– Помочь?
Она, высокая, встала – он, коротыш, мгновенно сел:
– Нэ надо!
А после добавил:
– Мущ-щина должен готовить сам, как настоящий мущ-щина!
Ей нравилось его жилище. И сам хозяин. Мужественно невеликий, с хорошим баритоном и красивым лбом. О мощь его лба, казалось, могли разбиться все её невзгоды. Комната его была отделана со вкусом: розовые шторы, розовый, льющий густую тень двуглавый торшер в изголовье.
Когда поужинали, он сказал:
– Раздевайся.
Она вздрогнула, опустила глаза:
– Я не могу…
Он настаивал.
– Все вы такие… – она всхлипнула. – А ещё поэт!..
– А что – поэты не люди?! – Он взвился. – Если хочешь знать, поэтам вдвойне надо. Больше всех надо!
Он вскинул в отчаянии руки. Казалось, чертенята вокруг его плеши тоже схватились за рожки.
– Прости, – сказала Энже. – Потуши свет.
Она разделась и легла. Он устроился рядом, включил торшер. Лежал с закрытыми глазами, не в силах пересилить обиду, – и ждал ласку. Но Энже была оскорбительно неподвижна.
– А ведь на улице я спросил, – в конце концов сказал он, – хочешь ли ты сделать мужчину счастливым?
И нарочно не шевелился…
Тогда она робко положила на его грудь руку, дружественно произнесла:
– Ты любишь ездить в туристические походы?
Сквозь стон он стиснул зубы. А когда открыл глаза, увидел её руку. Освещённая торшером, рука лежала на его груди и была сплошь, от запястья до локтя, покрыта чёрными клоками шерсти, как у оборотня.
Он закричал так страшно, что Энже зарыдала.
Сидя на полу, он дико косился на её руку. Теперь шерсть на ней отсутствовала. Едва угадывался лишь нежный золотистый пушок у локтя, который и дал от сумеречного торшера такую зловещую тень.