– Да, бабушка, я тебя понял! – с жаром сказал он. – Обещаю, что буду помогать матери и сестрёнке, став для них опорой!

– Молодец, внучек, давно знаю ваше семейство, посему в тебе не сомневаюсь, – сказала старушка, а затем, спохватившись, спросила. – Ты, наверное, голодный? Погоди, я тебя угощу.

Старушка достала небольшой узелок, который лежал сбоку от неё, и развязала его. В узелке оказалась: добротная краюха хлеба, нарезанный шмат сала, несколько варёных картофелин и свежих луковиц. Увидев еду, он почувствовал, как в животе сильно засосало, а рот наполнился голодной слюной. Перехватив ранним утром кусок хлеба и варёную картошину, он более ничего не ел, а судя по солнцу, время уже перевалило за полдень. К тому же много сил у него отняла дорога через болото, во время которой его тело, требуя большое количество энергии, выудило из организма, практически все ресурсы.

– Кушай, внучек! Кушай, Тиша! На здоровье, что Бог послал, – сказала старушка, разложив содержимое узелка, используя его, как скатерть. – Хотела приятное нашим бойцам сделать, подкормив их домашними харчами, да не получилось. Не взяли они, ни у меня, ни у других. Сколько их не просили.

Оторвав от краюхи кусок, он положил на хлеб сало с розовой прожилкой и быстро отправил в рот, причмокивая от удовольствия. Прожевав сало с хлебом, он взял луковицу и, смачно откусив от неё, захрустел с ещё большим удовольствием.

– А почему же не взяли, бабушка, – удивлённо спросил он, беря варёную картошину, – ведь очень вкусно?

Старушка, глубоко вздохнув, ответила грустным голосом:

– Потому что совестно им, внучек, из-за того, что они отступают и бросают нас.

Закусив варёный картофель луком, он спросил с набитым ртом:

– Бабушка, но ведь ты же сама сказала, что так надо для укрепления духа. Они же вернутся?

– Обязательно вернуться, внучек, в этом можешь не сомневаться, – ответила старушка, после чего её лицо сделалось совсем печальным. – Только через время, а пока за отступающими, неизбежно придут наступающие, поэтому очень тяжёлые времена нас ожидают, Тиша. Очень тяжёлые.

Глубоко вздохнув, старушка замолчала и со скорбным лицом погрузилась в свои мысли, от чего лицо сделалось ещё более старческим и некрасивым, из-за прорезавших его глубоких морщин. Он прекрасно понимал, что старушка имела в виду фашистов, говоря о наступающих, но в силу своего детского возраста не осознавал, какая страшная угроза нависла над жителями территорий, с которых отступали части Красной армии.

– Слаба я стала на глаза, – сказала старушка, нарушив долгое молчание, – но вроде бы вас двое выскочило из лесу недалеко от оврага? Аль мне показалось?

– Нет, бабушка, не привиделось, – ответил он. – Прохор вперёд убежал, догонять передовые отряды, чтобы там разузнать о моём отце.

– А о своём отце он, что-нибудь узнал?

– Его отец получил тяжёлое ранение ещё в Гражданскую, поэтому колченогий. Вот его и не взяли в армию.

– Понятно, – сказала старушка, поднимаясь с земли. – В таком случае, дожидайся дружка, а я потихоньку пойду к родному огороду, а то ведь пока доберусь, карга старая, уже и солнце сядет.

– Бабушка, может тебя проводить? – забеспокоившись, спросил он.

Старушка, махнув рукой в его сторону, сказала:

– Да что я красна девица, чтобы меня до дому провожать? Я уже, внучек, своё отгуляла, поэтому доберусь, как-нить сама, а ты дожидайся Прохора, покорми его и бегите домой.

Поблагодарив старушку за угощение, он распрощался с ней, получив от неё наказ, передать привет матери и остался дожидаться Прохора в заранее условленном месте.

– Тихон! – услышал он сквозь сон своё имя. – Проснись! Тихон!