Медаль Мария спрятала подальше от посторонних глаз и, демобилизовавшись после Победы из армии, решила в родную деревню не возвращаться. Она стыдилась своего фронтового прошлого, статуса ППЖ и внебрачного ребенка. Мария представляла, как будут судачить у колодца острые на язык деревенские бабы: «Знаем мы, чем они там занимались! Наших мужиков молодыми пиз… ми завлекали. Сучки военные!». Она думала, как будет переживать мать и с укоризной смотреть на нее; как будут смеяться над сестренкой Наташкой деревенские парни. Чего доброго еще и ворота дегтем вымажут.

– Страна большая, – думала Мария, – начну все сначала. Поеду на какую-нибудь стройку, а когда устроюсь, заберу дочку. Но быстро летели годы, а Мария так и не отыскала свое женское счастье, переезжая с одной народной стройки на другую.

– Ах, война, что же ты, подлая наделала, – так думала Мария, уезжая все дальше и дальше от городка, в котором осталась в детском доме ее дочка.

На фото в нижнем ряду Люся (4 класс, 11 лет) первая слева.

Базовая школа. Учителя: Александра Ивановна

Александрова и Клавдия Михайловна Иванова.

4 июня 1954 г.

Новости и слухи в детдоме распространяются быстро.

– К Люське Леншиной мать приехала, – с порога заявил, запыхавшийся и розовый от быстрого бега Вовка Шапкин. Все девчонки, как зачарованные, уставились на него широко распахнутыми глазами. Некоторые удивленно приоткрыли рты. Все были буквально потрясены и застыли в немом изумлении. В мастерской воцарилась гробовая тишина. Вовку распирало от гордости и собственной значимости, ведь он первый принес эту неожиданную новость девчонкам. Через минуту молчание было прервано, и на паренька обрушился шквал вопросов.

– А ты-то откуда узнал?

– А может и не мать вовсе?

– А ты ее сам-то видел?

– Какая она? Ты с нею говорил?

Вовка, приняв многозначительный и важный вид, принялся рассказывать, как он познакомился с «Люскиной мамкой».

– Она по коридору шла и спросила у меня, где тут кабинет директора. Ну, я ее и отвел к Снежной королеве. А пока шли, я спросил ее, к кому она приехала. Она сказала, что Люськина мать, что к Люське приехала.

– А она что ли за ней приехала?

– Она ее что, забирать будет?

– А я почем знаю, она мне не сказала.

– Эх, ты, олух, не мог спросить-то что ли?! – раздраженно заявила самая старшая из присутствующих Алка Никитина.

– Сама ты, Алка, дура, – бойко возразил Вовка.

– Да ну тебя, иди уже отсюда, балабола.

Идя по коридору, Люся услышала шум голосов, доносившихся из-за закрытой двери. Неожиданно та распахнулась, и несколько девичьих рук вытолкали в коридор взлохмаченного паренька. Тот ухватился за дверную ручку и принялся с силой тянуть ее на себя, но с другой стороны чьи-то сильные руки ее крепко удерживали.

– Дуры вы благие, – кричал Вовка, пиная ногой дверь. Увидев Люсю, он молча уставился на нее и, забарабанив кулаком по двери, закричал. – Открой, Алка, Люська пришла.

Дверь отворилась, и Люся вошла в комнату, обнимая обеими руками большой бумажный сверток, перевязанный крест-накрест бечевкой. В комнате сразу же воцарилась тишина. Девчонки вернулись на свои места за столом и молча, выжидающе уставились кто на нее, а кто на сверток. Люся положила материн гостинец на стол и, стараясь ни на кого не глядеть, села на свое место, уставившись в одну точку. Девчонки, переглянувшись, нехотя продолжили заниматься рукоделием. Вдруг Люся уронила голову на стол, закрыв лицо руками, ее худенькие плечи мелко затряслись в беззвучном плаче. Сидевшая рядом Алка, искренне разделила горесть подруги.

– Что ты… не плачь… не надо плакать, – тихо говорила она, обнимая девочку за вздрагивающие плечи.