Во время коротких перерывов между операциями хирург и операционные медсестры выходили из палатки на несколько минут подышать свежим воздухом. Мария, щурясь от яркого дневного света, смотрела, как он моет руки, звеня носиком рукомойника, приколоченного к стволу березы. Глядя на его ссутулившуюся спину с завязками на халате, она видела, как устало обвисали в этот момент его плечи. Он подходил к дереву, стоял, привалившись спиной к его стволу, подняв руки и закрыв глаза, то ли дремал, то ли о чем-то думал.

В один из коротких перерывов Мария встала рядом с ним с противоположной стороны дерева, прильнув щекой к его шершавой коре. Она устала так, что в глазах темнело. В какой-то момент она почувствовала, что ничего не видит, ощутила непривычную пустоту в голове, резкую слабость во всем теле, в ушах зазвенело.

Открыв глаза, Мария увидела его усталое, внимательное лицо, склонившееся над ней.

– Очнулась, Маша, вот и славно, – с непривычными нотками тревожной обеспокоенности в голосе сказал он, поддерживая ее голову.

– Что со мной? – спросила Мария и повела вокруг ничего не понимающим взглядом. Она не помнила, как упала вниз лицом, ударившись о корягу, торчавшую из земли; как он, словно пушинку подняв ее, перенес в перевязочную. Мария привстала с перевязочного стола, пытаясь прикрыть оголившиеся коленки полой халата.

– Ты потеряла сознание. Отдохнуть тебе нужно часика два, Маша. Но сначала придется потерпеть. Я тебе швы наложу. Ты бровь сильно рассекла.

Через час она снова стояла у операционного стола. После случившегося Мария неожиданно для себя затосковала. Несмотря на нечеловеческую усталость, в короткие часы отдыха, она долго не могла заснуть, ворочалась на застеленном брезентом еловом лапнике, зябко кутаясь в шинель и стараясь убедить себя в том, что они безразличны друг другу.

– Что со мной такое происходит? – думала она. – Он не проявляет ко мне никакого интереса. К тому же женат, есть дочь. Так зачем же я постоянно думаю о нем, тоскую?

В конце концов, Мария сама себе созналась, что любит его без памяти, скажи он ей слово, и она пошла бы за ним куда угодно.

Отступая вместе с армией, медсанбат постоянно менял места дислокации. Едва госпиталь разворачивался на новом месте, как сразу же начинали поступать первые партии раненых. Однажды случилось то, чего она и боялась, и ждала одновременно. Один молоденький лейтенант, на вид лет девятнадцати стонал и бредил после тяжелой операции. Дежурный врач сказал Марии, что эвакуировать его не будут.

– Не дотянет до утра, – кивнув в сторону лейтенанта, сказал он.

Лейтенант лежал на брезентовых носилках, закрыв глаза, и тяжело дышал. Мария тихонько присела на корточки, и махнула рукой, отгоняя гнус, лепящийся к нему. Девушка, уже привыкшая к смерти, но все еще не лишенная сострадания, с жалостью смотрела на безусое мальчишеское лицо.

– Совсем еще ребенок, – с горечью подумала она и тыльной стороной ладони потрогала его горячий лоб.

Паренек приоткрыл глаза.

– Не уходи, – тихо попросил он, облизывая запекшиеся губы, и как-то светло, по-детски улыбнулся.

Мария молча присела на траву возле носилок. Его вопрос застал девушку врасплох.

– Слушай, а ты хоть пробовала? – вдруг тихо, почти шепотом, произнес он.

– Что? – не поняла Мария.

– Пробовала любить? Ну, это… с мужчиной ты была?

– Нет, – испуганно и тоже шепотом ответила она и почувствовала, как маковый румянец опалил щеки.

– И я тоже еще не пробовал. Вот умру и не узнаю, что такое любовь, – глубоко вздохнув, сказал лейтенант и устало закрыл глаза. По тому, как участилось и стало прерывистым его дыхание, Мария с ужасом поняла, что он уходит из жизни.