Аналогичное поведение отмечалось у другой группы людей, которых, согласно теории психоанализа, следовало бы рассматривать как пребывавших в крайне невротическом, если не сказать бредовом состоянии и потому легко подверженных распаду личности, что свойственно человеку под действием стресса. Я говорю о свидетелях Иеговы – они не только показывали невероятные высоты человеческого достоинства и нравственного поведения, но и, казалось, обладали иммунитетом против тягот заключения, которые вскоре уничтожили тех, кого я и мои коллеги-психоаналитики относили к разряду очень хорошо интегрированных личностей.

Приведу другой достаточно известный пример. Я имею в виду исследование людей, воспитанных в детских домах в израильских кибуцах и получивших специфический жизненный опыт, который, согласно теории психоанализа, должен был сделать их личности очень неустойчивыми. Они были слишком отчуждены и довольно замкнуты. Психоаналитики посчитали их сильными невротиками. Однако эти же самые люди выносили жесточайшие испытания без всякого ущерба для своих личностей во время войны за независимость Израиля (1947–1949) и позже в ходе скоротечной военной кампании против Египта[17], не говоря уже о трудностях постоянного проживания в приграничных поселках, куда арабы часто устраивали набеги. Все эти люди, которым, согласно теории психоанализа, следовало иметь слабую, готовую рассыпаться личность, на деле показали себя героями, поражая силой и цельностью своих характеров[18].

Напрашивается вопрос, почему психоанализ, доказавший свою ценность как инструмент для постижения человека и изменения его личности, так разочаровывает в других отношениях. Почему он не дает ключа к пониманию «истинной» природы людей, хотя умеет раскрыть в человеке гораздо больше, чем прочие методы? Почему, избавив некоторых от дистресса[19], дав им возможность жить более содержательной жизнью, что он сделал и для меня, психоанализ не мог помочь другим людям обрести целостность, которая позволила бы им выстоять и не сломаться в запредельно неблагоприятных ситуациях?

Потребовалось много времени, прежде чем я нашел ответы. Одна из причин состояла в том, что при своей великой способности разрешать внутренние конфликты, при своей огромной ценности как инструмента для проникновения за фасад внешнего поведения и для понимания, что происходит в самых глубинных закоулках разума, психоаналитическая терапия – в том виде, в каком она была задумана Фрейдом и практиковалась его последователями, на самом деле готова была иметь дело лишь со строго определенной социальной ситуацией. И как таковая, психоаналитическая терапия могла истолковать далеко не все аспекты человеческого разума, изменить лишь некоторые стороны личности, а также накладывала существенные ограничения на пациентов, на практиков и на саму теорию тоже.

Таким образом, психоаналитическая терапия по существу представляла собой очень специфическую среду. Она не могла служить точкой приложения рычага, который извлек бы человека из его социального окружения и явил бы нам его «истинное» лицо. Для пациента пребывать в психоаналитической среде было равносильно смене своего привычного окружения на другое, совершенно особенное. И потому изучение реакций человека в этой конкретной среде могло привести лишь к уместным здесь установкам и открытиям. Если что-либо, открытое во время психоанализа, применять без корректировки за пределами этой конкретной среды, можно запросто допустить ошибки.

Позвольте пояснить на коротком простом примере. Предположим, что двое студентов желают постичь общество, человека и его природу. Первый с этой целью берется наблюдать группу ученых исключительно в процессе их исследовательской деятельности. Скорее всего, он придет к выводу, что каждый ученый (и человек вообще) посвящает себя своим социальным задачам целиком, бескорыстно и беспрекословно, без малейшего нежелания и каких-либо опасений. Все это чтобы достичь цели, которую человек сам себе избрал, а именно служить интересам общества.