Появление Маши, спокойствие Алексея Михайловича и ненавязчивое очарование зимнего пейзажа (на той стороне реки снег уже почему-то лежал) поумерили ее пыл, и она, как оказалось, вполне могла не только сердиться, но и слышать собеседника.

– Никто никого не ворует. – Зуев начал точно с того места, где прервался их разговор. – Во-первых, тут действует некое правило, которое я бы назвал «правилом несгорающей цифры». То есть, развиваясь в этом симбиозе, ребенок действительно резко откатывается назад, когда связи рвутся. Но если достигнут определенный уровень этого развития, то он становится, как в известной телевизионной игре, в каком-то смысле несгораемым, движение назад на этом уровне прекращается. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Надеюсь, что да, – отозвалась Ирина. – Получается, что есть в восхождении на гору некоторые площадки, поднявшись на которые ты уже плотно на них закрепляешься и назад не катишься…

– Ну, если вам такое сравнение нравится больше – пожалуйста. – Алексей Михайлович удовлетворенно кивнул. – И, во-вторых, пара ребенок – педагог создается здесь, в больнице, потому, что взрослый, врач или педагог, знает, что делать и имеет мужество и терпение для этих действий. Никто и никогда не возражал бы, чтобы эти пары дополнительно создавались бы и дома между матерью и ребенком. Только этого практически никогда не случается. Мамы или слишком заняты, или не понимают и не слышат то, что им говорят, или слишком сильно любят своих драгоценных детей и боятся причинить ребенку, как им кажется, вред.

– Ну, зачем же вы так, Алексей Михайлович, – негромко проговорила Ирина. – Мне кажется, что это так естественно – любить и жалеть своего ребенка…

– Естественно любить и жалеть своего ребенка, а не себя и не свой покой, – жестко сказал Зуев. – А мы, к сожалению, слишком часто путаем эти понятия. Потом, я все-таки не точно сказал: обычно пара мать – ребенок есть просто по условию, но далеко не всегда она работает с нами, чаще против нас. Матрена вам еще нужна? – он резко сменил тему.

– Да, моя няня вдруг запила и, по-моему, вот-вот загуляет, – усмехнулась Замковская.

– Такое случается. – Алексей не поддержал ее насмешливого тона. – Человек всю жизнь носит маску, и вдруг что-то происходит, маска сваливается, и выясняется, что внутри он совсем другой… Забавнее всего, – он невесело усмехнулся, – когда этому больше всех удивляется он сам.

В субботу вечером Ирина ужинала с мужем в кабинете итальянского ресторана, они мило болтали о том о сем и пытались понять, исподволь разглядывая друг друга, что изменилось в их отношениях.

В Италии, при той сумасшедшей гонке, которую устроил вице-премьер, они фактически не успели пообщаться, посмотреть друг другу в глаза, хотя напряжение какое-то начало проявляться уже тогда. Только Ирина гнала его от себя, стараясь думать, что это – временное, вызванное усталостью явление, которое пройдет, стоит только выспаться и провести с мужем ночь, а лучше три…

Но вот сегодня оба выспались – выехав в пятницу вечером, они с Серенькой к полуночи были в Москве, а поднялись утром тогда, когда захотели, Тимофей отменил все звонки и встречи и лежа утром в постели, после как раз такой ночи, о которой Ирина мечтала, вдруг засмеялся и сказал:

– Ты, Иркин, наверное, самая дорогая женщина в мире, твой сегодняшний визит, читай – мой отключенный телефон, уже обошелся нам в сорок одну тысячу долларов…

Она некоторое время лежала, раздумывая, обидеться или нет. Реплика была не из изящных, слов нет, и реагировать на нее можно было по-разному. Можно было обидеться и сказать, что настоящая женщина не оценивается в деньгах, можно было устроить сцену, сделав вид, что муж назвал ее проституткой, можно было свести все к шутке, добавив, чтобы в следующий раз он предъявил ей счет, который она непременно оплатит. Можно было много разных вариантов найти…