– Понятно. Получается, после твоего «хлебосольства» дом не мог не сгореть. Так?

– А пусть и так. Я здесь за хозяина. Чего ты, барин, об том старье? Кому оно нужно? Может, у тебя денег не хватает на новую книжку с картинками?

Поэт сделал шаг к разгулявшемуся лакею. Упер трость ему в живот и сказал сладким голосом:

– Вывести бы тебя из города да бросить на большой дороге в слезах и истерике. К твоим собутыльникам. Да счастье твое, некогда. Пляши, бражник, и исчезни.

Взмах трости. Персонаж исчезает.

– И вы, господин хороший, будете меня уверять, что перед нами была личность?

– Личности не осталось. Раб своей слабости. Но, замечу, ваша трость – просто чудо. И какие у нее еще возможности?

– Они ограничены только вдохновением и талантом ее владельца. Смотрите.

Возник туман. Такой густой, что стало не видно своей руки, поднесенной к лицу.

Когда туман рассеялся, Старик увидел, что находится высоко над перекрестком. На чем-то невидимом, но твердом. Стоящий рядом Поэт вздохнул и грустно сказал:

– Невероятно, как быстро меняется город. Прошло около ста лет, а место трудно узнать.

Под ними проходили трамвайные рельсы. А может, рельсы конки.

Плотно прижавшись друг к другу, в начале улицы стояли двухэтажные дома, на верхних этажах которых находились конторы и жилища владельцев. На первых этажах – их лавки. Вдоль улицы выстроились чугунные фонари и ряды молодых деревьев, высаженные с двух сторон.

Хозяином улицы стоял невысокий дворник в фартуке. Неспешно катилась череда подвод. Дама переходила улицу, направляясь в модный магазин на углу. Мальчишка-зевака прислонился к столбу и рассматривал витрину. Около входа в роскошный магазин, торгующий чаем, остановился полицейский, придерживающий форменную шашку. Рядом – недавно построенный высокий доходный дом. Вдали, как небоскреб, возвышается шпиль пожарной каланчи. И за ней – кресты древнего храма. Неспешность. Тишина спокойного города. Насмотревшись, наши герои спустились на противоположной стороне улицы в настоящее время. Дома с лавками исчезли. На месте чайного магазина возвысился монумент. Символ скорби и продолжения жизни.

Поэт озадаченно разглядывал памятник странной женщине. Поинтересовался:

– Кто это?

Пенсионер пожал плечами:

– Автор не сказал. На ваше усмотрение.

Поэт уточнил:

– Ребенок ее?

– Тоже не сказал.

Поэт решил разобраться, зачем они здесь.

– Память об ополченцах, остановивших «железных и непобедимых» под Москвой. Кадровых частей не было. Серые шинели. Русские таланты. Необученные. Плохо вооруженные. Они победили ценой огромных потерь.

Поэт кивнул:

– Автору не напомнили о традиции памятные храмы ставить? Или часовни.

– Скульптуру надо творить. Или старые заготовки реализовывать. Произведения на военную тему критиковать не принято. Пусть мой сын помнит: в братской могиле под Москвой и его предок есть.

– Значит, молодец автор. Получил, помню, в приданое за женой чугунную скульптуру. Везде за собой возил. Пристроить не смог. Вы не сказали, как находите монумент?

– Увы, Александра Михайловича Опекушина уже нет. Памятников много появляется. Надо обязать принимающих их диспансеризацию проходить. Зрение проверять. Если мнение населения никому не интересно. Кажется, странная женщина на постаменте смотрит через дорогу. На основание солнечных часов. Молится, чтобы красные пятна не появились. Полагаю, со временем к ней привыкнут. Здесь и не такое видели. Установили большой валун с невнятными знаками на нем, показывающий одобрение правящей тогда партией всех направлений искусства. Как называлось то «чудо», не помню. Может, «Миру мир», может, «Слава труду». Проходящие мимо люди озадаченно пожимали плечами. Тот камень исчез и никого своим видом больше не смущает.