Мне хочется, чтобы он подошел ко мне и обнял, желаю почувствовать тепло его тела. Ведь имею полное на это право. Вот она я, Глеб. Подойди, коснись меня. На моей стороне гибкость и плавность движений. Зазываю, призываю, обволакиваю. Тяну его к себе. Такими же черными глазами.

Никогда не делала этого, не умею. Но сейчас я хочу научиться, ради него. Хочу посмотреть, что будет дальше со мной.

Во мне будто рождается новая Мила, она темнее меня настоящей. Ей известны мои тайные желания, мои грязные секреты, которые я никогда и никому не расскажу, разве что только запишу их сюда. Но потом вычеркну самым ярким фломастером. И в дневник писать их опасно.

Темная Мила танцует. Она вырастает в красивую и соблазнительную девушку, что призывает своим телом коснуться его. Глеб смотрит не отрываясь от меня, точнее от темной меня. Он уже не улыбается, губы сомкнуты, прожигает меня самым огненным взглядом. Мне больно от этого касания, они ожогами остаются на теле, пылают.

Глеб подходит ближе, уже чувствую его запах. Чувствую ноты какой-то дикости, аромат мужчины – терпкий, колючий. Стоит скалой рядом, хочется прильнуть, чтобы погладил, приласкал, а потом раскрыл во мне все, что спрятано по тихим уголкам моей души. Я отчаянно этого хочу. Темная Мила этого хочет.

– Если ты сейчас не перестанешь так вилять заднице, я не буду стучаться в твою спальню, а ворвусь и трахну тебя, Мила.

Его слова как ток, по венам разносит приятную волну до каждого пальчика. Запретно и сладко. Смотрю ему в глаза. Черные, как смоль. Ни одного просвета, ни одной ясности. Сплошной хаос и беспорядок. Как у меня сейчас в мыслях. Глеб Навицкий – это испытание на прочность, насколько мои правила и установки сильны. Или они рухнут к его ногам после его касаний?

– Мне тогда лучше закрыться на замок, – прошептала ему на ухо.

Ушла от него. Слишком сильно стучит сердце. Правило первое разрушено – я поддалась на провокацию, показала слабину. Спиной чувствую его, он близко. Опасность, что заходит сзади. Мне не страшно, мне… горячо. Даже воздух стал таким: кислород с трудом вдыхаю, потому что нежную кожу обжигает.

Глеб садится на мое место, тем самым занимая последнее свободное пространство.

Он любит играть, особенно с чувствами других. Но с ним сейчас не просто Мила, с ним темная часть меня.

– Я присяду? – взглядом показываю на его колени.

– Если не боишься.

Сажусь, чувствую, что упираюсь во что-то твердое. Шумно сглатываю, понимая что у него… эрекция. К такому не была готова даже темная Мила.

– Убери его.

– Кого именно?

– ЕГО.

– Не могу. Он восстал.

– Из мертвых?

– Сплюнь.

– Тогда убери его.

– Нечего было задницей вилять, сучка ты балетная.

– Получается, ты меня… – скажи это, Мила, скажи. – хочешь? Как это мило, Глеб.

– Заткнись.

Глаза в глаза. Два наших темных начала разговаривают. Без прелюдий, без прикрас, без правил. Да, второе из них тоже разбилось вдребезги – оставаться спокойной.

Голоса девчонок мы уже не слышим. Это фон, ничего не значащий, кардабалет, что на задворках сцены играет свою роль. Я же – прима этого действа. А если играть, то по высшему классу.

– Прекрати елозить на мне, – голос низкий, дыхание горячее, где то области шеи.

– Мне неудобно.

Глеб встает. Потом смеряет меня каким-то ненавидящим взглядом, нечто противное и недостойное его. Горячо? Я говорила, что мне горячо? Прости, мой дорогой дневник. Потому что опять соврала. Я для него букашка, которая возомнила себя примой. Его темные глаза гневные. Они уничтожают меня, испепеляют, после таких горячих невидимых касаний. Я превратилась в пепел. А он остался стоять ледяной статуей, что не может ничего чувствовать. Он заморозил не только себя, но и свои чувства. Балет без чувств – бездарность и пошлость. Он больше не играет со мной. Ушел, не глядя, выплюнув, что ждет в машине.