— Где она? — спросил, вместо приветствия. То, что Виктория вышла встречать перед школой, практически довело до сердечного приступа. Аритмия точно обеспечена.
— Всё в порядке, Виктор, не волнуйтесь, — заговорила она, а у самой голос дрожит, и руки ходуном ходят. Поспешила к дверям, рассказывая на ходу: — У нас есть один мальчик, Платон… Не скажу, что у него сложный характер, просто… Он разозлился на Настю и бросил в неё книгу.
— Книгу? — переспросил я тупо, останавливаясь посреди коридора. — То есть, у неё на самом деле просто шишка, ничего серьёзного?
— Нет. На самом деле просто шишка, — заверила Виктория, глядя настороженно. Боялась, наверное, что я кричать начну, а у меня от облегчения язык к нёбу прирос, и ноги ослабели. До кабинета мы дошли молча. Первым делом увидел Настю, бросился к ней, на колени опустился.
— Ты как, мышь? Очень больно?
Лоб был помазан йодом, небольшая ссадина поверх шишки, но больше никаких травм не наблюдалось.
— Ничего, скоро пройдёт, — ответила Настя, счастливо улыбаясь. — Спасибо, что приехал так быстро.
— Только не бери в привычку так меня от работы дёргать, — сказал, улыбнувшись в ответ. Хотел привычно лбом боднуть, опомнился и мягко погладил по щеке.
— Ладно, раз уж у меня появилось время, давай до прихода Софьи Львовны мороженого поедим.
— Лучше пиццу.
— Пусть будет пицца.
Мы взялись за руки, собираясь уходить, когда Виктория удивлённо спросила:
— Вы разве не хотите поговорить с мамой Платона? Она вот-вот приедет.
— А надо? — общение с истеричными мамашами в планы не входило. Да, парень у неё, наверное, тот ещё, но это не меня — её должно касаться. Конечно, приятного в том, что случилось, мало, но, вспоминая свои школьные годы, я подумал, что книгой по голове не самое страшное, что может случиться. Только сейчас заметил надувшегося мальчишку, сидевшего в другом конце класса. На меня он смотрел настороженно, наверняка ждал хорошей взбучки.
— Пусть с тобой папа поговорит о том, что бить девочек нельзя. И швыряться в них ничем тоже нельзя. — Я попытался придать голосу суровости. Не люблю поучать чужих детей, у них для этого родители есть.
— У меня нет папы, — угрюмо ответил он, скрестил руки на груди и отвернулся. Что ж, это тоже не мои проблемы.
— Платошечка!
Двери распахнулись, в класс влетела пышногрудая брюнетка в стильном брючном костюме.
— Ты как, малыш? Солнышко, не сильно пострадал? Что случилось? — последний вопрос предназначался Виктории и прозвучал с чёткой угрозой.
— Случилось то, что ваш сын бросил книгу в мою дочь и разбил ей лоб, — ответил я, поймав благодарный взгляд учительницы. Не специально защитил, просто дамочка взбесила.
— Платошечка, ну как так? Она же девочка, девочек бить нельзя! А может, она тебе нравится? Нравится же, да?
— Если нравится, пусть шоколадку купит. — Настя неосознанно сжала руку сильнее.
— Вы абсолютно правы. — Брюнетка улыбнулась во все тридцать два, подобралась и мигом переменилась. Знаю я этот взгляд самки на охоте, оценивающий, с головы до ног сканирующий.
— Знаете, Виктор, — надо же, имя моё с собрания запомнила, что ли? — думаю, нам надо обсудить поведение детей в другой обстановке. Может, выпьем кофе?
— Я уже обсудил с вами поведение сына, — не хотелось выглядеть надменным засранцем, но отвечать на неуклюжие попытки флирта не было ни малейшего желания. — Виктория Максимовна, спасибо, что вызвали.
Всё это время она молчала, смотрела то на меня, то на маму Платона. Облегчение исходило от неё волнами, было заметно, что она сильно перенервничала.
— Д-да. До свидания, Виктор, — ответила она, слабо улыбнувшись. Губы моментально растянулись в ответной улыбке. Попрощавшись, мы ушли под причитания мамы о бедном напуганном мальчике, который конечно же не хотел делать больно, просто так получилось.